Словарь по культурологии

Евразийство

Идейное и общественно-политическое течение первой волны рус. эмиграции, объединенное концепцией рус. культуры как неевроп. феномена, к-рый обладает в ряду культур мира уникальным соединением зап. и вост. черт, а потому одновременно принадлежит Западу и Востоку, в то же время не относясь ни к тому, ни к другому. Несмотря на свой явно выраженный интерес к “предельным”, метафизич. проблемам рус. и мировой культуры и истории, представители этого течения не были отвлеченными мыслителями и тяготели не столько к философии (культуры и истории), сколько к разл. областям конкр. гуманитарного знания. Так, основатели Е. — кн. Н.С. Трубецкой — филолог и лингвист, основатель (совместно с P.O. Якобсоном) Праж. лингвистич. кружка; П.Н. Савицкий — географ, экономист; П.П. Сувчинский — музыковед, лит. и муз. критик; Г.В. Флоровский — историк культуры, богослов и патролог, Г. В. Вернадский (см. Вернадский, Георгий)— историк и геополитик; Н.Н. Алексеев — правовед и политолог, историк обществ. мысли; В.Н. Ильин — историк культуры, лит.-вед и богослов; первоначально к Е. примыкал и Бицилли — историк культуры, филолог, лит.-вед. Каждый из названных здесь представителей “классич.” Е. (1921-29), отталкиваясь от своего конкр. культурно-истор. материала и опыта (культурно-истор., геогр., политико-правового, филол., этногр., иск.-ведческого и т.п.), ссылаясь на него, анализируя и обобщая, обращался к проблематике философии культуры и одновременно — историософии, связанной с диалектикой Востока и Запада в рус. и мировой истории и культуре. Однако именно такой путь построения культурфилос. и историософских концепций (от конкретного к абстрактному, от частного к общему) придавал моделям Е. особенно убедительный, доказат. и наглядный характер. Кроме того, теории Е. изначально носили характер не столько умозрительный, отвлеченно философский, сколько культурологич. и междисциплинарный, метанаучный.

Впервые концепция Е. была сформулирована в книге Трубецкого “Европа и Человечество” (1920). Затем последовали коллективные сб. ст.: “Исход к Востоку. Предчувствия и свершения” (1921); “На путях. Утверждение евразийцев” (1922); “Россия и латинство” (1923); “Евразийский Временник” (1923-27); “Евразийство: Опыт систематического изложения” (1926); “Евразийство: Формулировка 1927 г.” (1927) и ряд др.

Е. возникло в самом начале становления культуры рус. зарубежья (1920-е гг.) как форма самосознания рус. эмиграции первой волны и вместе с тем как способ преодоления нац. трагедии, какой были для большинства рус. эмигрантов Окт. революция (вместе с гражд. войной), установление большевистской диктатуры, обретшей гос. формы советской власти и крах Росс. империи, превратившейся в новое гос. образование — Советский Союз. Именно эти необратимые события новейшей рус. истории, предопределившие массовую эмиграцию коренного населения страны (в т.ч. и прежде всего большую часть европеизированной рос. интеллигенции) заставляли ученых, религ. и социально-полит. мыслителей диаспоры видеть в истор. пути России явление, не только самобытное, но и необъяснимое с помощью закономерностей и принципов зап.-европ. истории, а в рус. культуре, допустившей в своем истор. саморазвитии революцию, большевизм и драматич. раскол по полит. и религ. принципу, — черты, выводящие ее за пределы новоевроп. культурного дискурса и тем самым подвергающие сомнению универсальность европоцентризма.

Как и возникшее параллельно с Е. другое эмигрантское течение — сменовеховство, Е. ставило своей целью объяснить и в значит. степени оправдать культурно-имманентными закономерностями все те социокультурные и политико-идеол. изменения, к-рые происходили в Советской России после Октября. Рус. революция рассматривалась идеологами Е. как логич. продолжение и завершение трагедии общеевроп. войны, ознаменовавшей собой глубокий и непреодолимый кризис европеизма, не осознанный до конца в самой Зап. Европе. Окт. революция предстает в учении Е. как суд над петербургским периодом рус. истории, как суд свыше над осн. тенденциями развития новоевроп. культуры и грозное предупреждение всемирной истории. Революц. катастрофа, обнажившая трещину раскола в рус. и европ. культуре, а вместе с тем и в мировой культуре как целом, явилась тем катарсисом, к-рый, с т.зр. Е., поднял Россию и русских на новую ступень истор. самосознания, оказавшуюся во многом недоступной европейцам, что и предопределило духовное избранничество рус. эмигрантов по отношению к их инокультурному зап.-европ. окружению. Тем самым рос. цивилизация и рус. культура предстали в контексте новоевроп. развития не столько как европ. “периферия”, “провинция” мировой культуры, — сколько как “магистраль” всемирно-истор. культурного развития, представляющая собой своего рода “равнодействующую” европ. и неевроп. факторов мировой культуры. Именно на пересечении европ. и неевроп. культурно-истор. тенденций, согласно Е., разрешается общеевроп. кризис (“исход к Востоку”).

Характерно, что культур-пессимизм Е., как ни парадоксально, отражал прежде всего именно зап.-европ. социокультурный дискурс (своего рода некий “комплекс” европ. “неполноценности”): разочарование в рационализме и сциентизме, бурж. демократии и либерализме, технотронной массовой цивилизации и полит. плюрализме, господствовавшими в Зап. Европе, — и был вполне противоположен умонастроениям, превалировавшим в Советской России (утопич. оптимизм, массовый энтузиазм, преклонение перед наукой и техникой, апология всеобщей плановости и управляемости обществ. процессов и т.п.). В этом отношении Е. было не только характерным идеол. порождением рус. эмиграции, в целом настроенной поначалу консервативно и контрреволюционно, но и типологически родственно такому яркому течению зап.-европ. мысли, как “консервативная революция”, представленному в Веймарской республике О. Шпенглером, Э. Юнгером, А. Меллером ван ден Брук, Г. Церером, Э. Юнгом и др. Эти течения сближало резкое неприятие идей либерализма и демократии, максималистские идеи (включая утопию сильного гос-ва в интересах народа; концепцию нац. единства, основанием к-рого может служить нац. культура; теорию “идеократии”, оправдывающую идеол. монизм и даже идейную диктатуру, управляющую об-вом и страной; сочувствие тоталитарной партии, к-рой будто бы можно овладеть изнутри, направив ее деятельность на другие цели и придав ей конструктивный смысл).

Критич. позиция Е. по отношению к европ. самосознанию и культурно-истор. опыту Европы выдавала “внеположенность” России и русских по отношению к Европе и европеизму — как безусловных “неевропейцев” (с т.зр. Е.) или во всяком случае — не только европейцев. Собственный опыт рус. революции также рисовался как “неевроп.” культурный феномен. Не случайно Бицилли, рассуждая о соотношении Востока и Запада в европ. и рос. цивилизациях, ссылался на характеристику, данную Франческо Нитти большевизму:

“Socialismo Asiatico” (“азиатский социализм”), и доказывал, что организация большевистской России слишком напоминает организацию “орды”, а коммунистич. манифест — монг. восприятие в 11 в. Корана как “ясака” божеств. воли (1922). Сочувственно воспринимали евразийцы и вывод, к к-рому пришел нем. культуролог и социолог А. Вебер (см. Вебер, Альфред), о “реазиатизации” России при большевистской власти (1925). Именно присутствие в рус. культуре, а значит, и рус. истории, наряду с европ. зап. компонентами еще и вост., азиатских, делало рус. культуру, в глазах евразийцев, гораздо более сложной и в содержат. отношении богатой смысловой системой, нежели собственно европ. культура и цивилизация (или, впрочем, собственно азиатская), что придавало ей черты превосходства — по отношению к Востоку и к Западу — как некоей “суперцивилизации”, принадлежащей одновременно и Востоку, и Западу, “снимающей” в себе их противоречия и синтезирующей их достижения.

В своем осмыслении кризиса европ. культуры рус. мыслители исходили из собственного творч. прочтения “Заката Европы” Шпенглера и вытекавших из него представлений о морфологии культуры. Целое мировой культуры мыслится как совокупность разл. картин мира, выражающих отд. (в той или иной степени локальные) культуры, взаимодействующие между собой или борющиеся друг с другом; из этих процессов складывается морфология мировой истории. Культура трактуется, с одной стороны, как “организм”, развивающийся по законам своей внутр. формы; с др. стороны, — как “первофеномен” всякой — прошлой и будущей — истории; в каждой культуре различаются ее потенциальные возможности и ее чувств. проявление в истории как поступат. осуществление этих возможностей. Исчерпанность внутр. возможностей европ. культуры и цивилизации означает выдвижение на первый план мировой истории внутр. возможностей иных, незап. культур и цивилизаций и восстановление мирового культурного баланса за счет внеевроп. ориентиров и критериев развития и совершенства. Помимо прозрачных аллюзий Е. на Шпенглера в культурологич. построениях евразийцев прочитываются традиции Гердера, Шиллера, особенно Гёте, немецких романтиков, В. Гумбольдта, Шопенгауэра, Ницше. Еще более значителен в качестве культурфилос. традиции, продолженной Е., “евразийский подтекст”, обнаруживаемый у рус. мыслителей — предшественников евразийцев, — Н.М. Карамзина, Н.В. Гоголя, А.С. Хомякова, Ф.И. Тютчева, К. Леонтьева, Н.Я. Данилевского, Достоевского, Брюсова, Блока, Волошина, Н. Гумилева и др. Близки Е. и некоторые духовные искания таких значительных фигур нач. 20 в., как Л. Толстой и Н. Рерих, С. Булгаков и Бердяев. Многим Е. обязано В.И. Ламанскому, к-рый впервые выдвинул гипотезу о существовании наряду с Европой и Азией особого материка, их соединяющего, континентальной Евразии, к к-рой принадлежит Россия.

Парадоксальным образом одним из предшественников Е. является и Вл. Соловьев, к-рый уже в ранней своей работе “Три силы” попытался представить славянство (и прежде всего Россию) в качестве медиативного фактора мировой истории, снимающего в себе противоположности Запада и Востока. Отвергая гос. и религ. деспотизм, подавляющий индивидуальность, как негативное порождение Востока и безоглядный индивидуализм и эгоизм Запада, ведущий к “войне всех против всех”, Соловьев предполагал, что Россия выступит в качестве “третьей силы” всемирно-истор. развития, а рус. культура сможет совместить соборный коллективизм и аскетич. самоотверженность Востока с творч. активностью и индивидуальной духовной свободой европеизированной личности в рамках гармоничного “всеединства”, тем самым “примирив” идеи и принципы Востока и Запада на пути к единому человечеству. Принимая концепцию западно-вост. синтеза и всемирного призвания России и рус. культуры, Е., однако, в отличие от Соловьева, не стремилось к созданию некоей культурной “равнодействующей”, воссоздающей монистич. целое всемирной культуры. Картина мировой культуры, с т.зр. Е., принципиально плюралистична, многомерна, “мозаична”; миры нац. культур несводимы друг к другу и как бы “параллельны”. Общечеловеч. культура, одинаковая для всех народов, с т.зр. Е., в принципе невозможна, а если бы и была возможна, то представляла бы собой либо систему удовлетворения чисто материальных потребностей при полном игнорировании потребностей духовных, либо привела к навязыванию всем народам тех форм, к-рые соответствуют жизни лишь к.-л. одной “этногр. особи”, т.е. стала бы средством культурного обеднения, а не обогащения народов мира и человечества в целом.

Е. исходит из того, что “общечеловеч. цивилизация” и “космополитизм” есть “обман”, исходящий из эгоцентризма и порожденного им шовинизма романогерм. народов, полагающих свою культуру “высшей и совершеннейшей в мире” (Н. Трубецкой). На самом же деле представления о европеизме, космополитизме и общечеловеч. содержании зап.-европ. культуры есть маскировка узкоэтногр. содержания соответствующих нац. культур или их общей суммы. Соответственно некритически воспринятый и усвоенный европеизированными нероманогерманцами “европоцентризм” превращается в культурный “эксцентризм”, т.е. оборачивается отказом от собственной культурной самобытности, ведет к культурному, нравств. и психол. обеднению как отд. личностей, так и целых народов. Отсюда апелляция Е. к национализму как к способу культурного самопознания и самоутверждения в мире нероманогерм. народов: долг каждого такого народа состоит в том, чтобы “познать самого себя” и “быть самим собой”. Подобный, “истинный” национализм стремится к нац. самобытности, в то время как “ложный” национализм, диктуемый мелким тщеславием, представляет собой лишь потуги достичь сходства с “великими державами”, особенно нелепые в устах “малых народов” (“самостийничество”). Так, народы, входящие в рос. Евразию, с т.зр. Е., сильны своим единством; потому им должен быть свойствен “общеевразийский национализм”, а не “ложный” национализм “самостийности”. Другие разновидности “ложного” национализма — воинствующий шовинизм, основанный на отрицании равноценности народов и культур, на игнорировании соотнесенности всякой данной формы культуры с опр. этнич. субъектом, его особым психич. складом; культурный консерватизм, искусственно отождествляющий нац. самобытность с культурными формами, уже когда-либо созданными в прошлом. Каждая из трех названных форм “ложного национализма” чревата каким-нибудь национально-культурным бедствием — денационализацией культуры, утратой “чистоты расы” носителями данной культуры, застоем и остановкой в культурноистор. развитии.

Что касается рус. национализма, то, с т.зр. Е., в послепетровской России национализм был только ложным (стремление к великодержавности; нац. высокомерие зап. образца, сопровождаемое требованиями “руссификации” инородцев; “панславизм” и т.п.), причем все эти тенденции, по мнению евразийцев, были заимствованиями из романогерманского. Даже раннее, классич. славянофильство не было чистой формой истинного национализма (Н. Трубецкой характеризует его как “западничествующее славянофильство”). Основание истинного рус. национализма как обществ. течения мыслится Е. как насущная задача ближайшего будущего, ради к-рой потребуются перестройка рус. культуры в духе самобытности, полный переворот в сознании рус. интеллигенции. В противном случае России грозит мрачная перспектива колонизации — бурж. романогерм. странами (если всемирная революция не состоится) или коммунистич. Европой (после мировой революции).

Большевистская революция, своими экспериментами отбросившая Россию в среду колониальных стран и сделавшая колониальное положение России неизбежным, подготовила Россию к ее новой истор. роли всемирного масштаба — вождя за освобождение колониального мира от “романогерм. ига”. Т.о., России и рус. культуре выпадала, как и прежде, объединительная, интегративная миссия: они возглавляли единство ряда вост., прежде всего азиат., культур и цивилизаций; но в отличие от соловьевского “всеединства” интеграция вост. колониальных и полуколониальных народов выстраивалась не как сумма культур всего человечества или как “богочеловеческое” в мировой культуре, но как культурно-языковой союз угнетенных народов в борьбе за свободу и независимость против культурного империализма развитых стран Запада. Однако “евразийский союз” в каком-то глубоком смысле является все же именно “всеединством”: в основе общеевразийской культуры лежит “туранский элемент”, свойственный в той или иной степени всем “уралоалтайским” народам — тюркам и монголам, угрофиннам и манчжурам, народам Крайнего Севера России и самому рус. народу, представляющему собой надэтнич. (или межэтнич.) образование. На основании разнообр. этногр., лингв., истор., иск.-ведч. и этнопсихол. данных евразийцы доказывали единство и ценностно-смысловое своеобразие, силу и истор. устойчивость туранского культурного типа. В подобной трактовке Е. межкультурных отношений и культурно-истор. развития отчетливо ощущался привкус своеобразно преломленных революц. полит. теорий к. 19 — нач. 20 в. и социобиол. концепций этнокультурной истории этого же времени.

Нац. своеобразие рус. культуры, сложившейся в рез-те “туранизации” визант. традиции и представляющей собою средоточие всей евразийской цивлизации, как это понимает Е., во всем противостоит зап.-европ. культуре и цивилизации: континент противоположен океану; кочевническая степь, динамичная и цикличная, противостоит неподвижной оседлости; близость к природе и ландшафту — европ. отчуждение от естественности, техницизм и искусственность европ. цивилизации; религ. мораль — зап. экономизму; живые интуиции и прозрения — сухому рационализму; “вертикаль” напряженных духовных исканий православия — “горизонтали” властных амбиций католичества; коллективизм и “соборность” обществ. и духовного опыта — разлагающему индивидуализму и эгоизму Запада; душевная стойкость и верность нац. традиции — космополитич. размытости и неопределенности; государствоцентризм и идеократия — аморфному демократич. плюрализму и идейному либерализму. Для Е. Россия — наследница не только Византии (что было очевидно для, напр., К. Леонтьева), но и кочевой империи Чингисхана, облагороженной православием. Отсюда идет скрытое сочувствие евразийцев тоталитаризму и тоталитарной культуре; борьба Е. с большевизмом — это соперничество двух типологически родственных культурных моделей, а не война за выживание.

Лит.: Хара-Даван Э. Чингисхан как полководец и его наследие: Культурно-исторический очерк Монгольской империи. XI1-XIV вв. Элиста, 1991; Евразия: Истор. взгляды русских эмигрантов. М., 1992; Карсавин Л. Евразийство: Мысли о России. Вып. 1-2. Тверь, 1992; Пути Евразии: Рус. интеллигенция и судьбы России. М., 1992; Россия между Европой и Азией: Евразийский соблазн: Антология. М., 1993; Мир России — Евразия: Антология. М., 1995; Трубецкой Н.С. История. Культура. Язык. М., 1995; Цивилизации и культуры: Россия и Восток: цивилизационные отношения. Вып. 1-2. М., 1994-95; Социальная теория и современность. Вып. 18: Евразийский проект модернизации России: “за” и “против”. М., 1995; Кульпин Э.С. Путь России. Кн. 1: Генезис кризисов природы и общества в России. М., 1995; Кожинов В.В. Загадочные страницы истории XX века. М., 1995; Неизбежность Империи. Сборник статей по проблемам российской государственности / Под ред. А.Н. Савельева. М., 1996; Дугин А.Г. Мистерии Евразии. М., 1996; Савицкий П.Н. Континент Евразия. М., 1997; Boss О. Die Lehre der Eurasier. Ein Beitr. zur russ. Ideengeschichte des 20. Jh. Wiesbaden, 1961; Bassin М. Russia between Europe and Asia: The Ideological Construction of Geographycal Space // Slavic Review, V. 50, 1991. № 1.

И. В. Кондаков.Культурология ХХ век. Энциклопедия. М.1996



ScanWordBase.ru — ответы на сканворды
в Одноклассниках, Мой мир, ВКонтакте