Александр II (часть 2, VIII-XII)

VIII. Тысячелетие России (1861—1862).

Высочайший манифест об освобождении крестьян, обнародованный в С.-Петербурге и в Москве в воскресенье 5-го марта, был объявлен во всех губернских городах нарочно командированными генерал-майорами свиты Государя и флигель-адъютантами с 7-го марта по 2-е апреля.

Впечатление, произведенное на народ положениями 19-го февраля, было самое благотворное. Крепостное население встретило весть о своей свободе в тишине и спокойствии, превзошедших общие ожидания. Вместо шумных изъявлений радости, крестьяне выражали ее тем, что служили благодарственные молебны; ставили свечи за державного Освободителя; писали всеподданнейшие адресы. Другое утешительное явление, сопровождавшее манифест, было трезвость.

Введение в действие новых положений производилось, за весьма немногими исключениями, в полном порядке. Заблаговременно приняты были меры, чтобы тотчас по объявлении манифеста образовались губернские по крестьянским делам присутствия. Лучшие люди из дворян-помещиков шли на должность мировых посредников, в круг обязанностей которых входило составление уставных грамот и вообще определение взаимных отношений между землевладельцами и бывшими крепостными, водворенными на их земле. Недоразумения случались довольно редко, еще реже — волнения между крестьянами или сопротивление их распоряжениям властей. Явления последнего рода происходили преимущественно в Западном крае, вследствие существовавшей между помещиками и крестьянами племенной и религиозной разрозненности. В великорусских губерниях серьезные размеры приняли беспорядки лишь в двух местностях: в Спасском уезде Казанской губернии и в Чембарском — Пензенской губернии, где для усмирения возмущенных крестьян пришлось прибегнуть к оружию. В подавляющем большинстве бывшие крепостные, исполненные беспредельной преданности и признательности к Царю, мирно и спокойно вступили в пользование Высочайше дарованными им правами.

К сожалению, совсем иное было настроение некоторой части образованного общества, и в особенности учащейся молодежи. В повременной печати уже несколько лет преобладало крайнее направление, заимствованное с Запада и проповедовавшее политические и социальные учения самого разрушительного свойства. Влияние их на незрелые умы воспитанников учебных заведений, средних и высших, не замедлило сказаться в целом ряде беспорядков, в неповиновении начальству, в нарушении установленных им правил, в созвании недозволенных сходок и проявлении при каждом случае недоверия и дерзкой враждебности к правительству. Широкое распространение среди юношей находили заграничные революционные издания русских выходцев, в особенности Герцена, основавшего в Лондоне ежегодник "Полярная Звезда" и еженедельную газету "Колокол". Брожение в университетах поддерживалось увлечением многих профессоров теми же теориями, которые они, не стесняясь, развивали студентам с кафедры. Вопрос о таком печальном положении высших рассадников русского просвещения обсуждался весной 1861 года в Совете Министров в связи с движением в Польше. Некоторые из членов Совета требовали повсеместного закрытия университетов, впредь до полного их преобразования. Государь не согласился на такую крайнюю меру, но, приняв отставку министра народного просвещения Е. П. Ковалевского, решил заменить его лицом, которое в заведование этим ведомством внесло бы строгий порядок и водворило бы надлежащую дисциплину как среди учащих, так и среди учащихся. Выбор Его Величества остановился на адмирале графе Путятине.

Другая перемена состоялась во главе министерства внутренних дел. Старик Ланской сам просил об увольнении. Император возвел его в графское достоинство и в звание обер-камергера своего Двора, а преемником ему назначил статс-секретаря П. А. Валуева.

Новый министр внутренних дел не принимал участия в подготовительных трудах по освобождению крепостных крестьян. В то время, когда редакционные комиссии составляли проекты положений, он занимал место директора департамента в министерстве государственных имуществ и по поручению генерала Муравьева писал контрпроект, который Муравьев противопоставил предположениям комиссий при обсуждении их в Главном Комитете по крестьянскому делу. Не будучи противником самого преобразования, Валуев осуждал тенденциозность Николая Милютина и его товарищей, проявившуюся в полном устранении дворянства от руководства самоуправлением вышедших из крепостной зависимости крестьян. Две главные мысли лежали в основе его критики проектов редакционных комиссий. Он признавал желательным не восстановлять одного сословия против другого, но стараться их примирить, а также находил, что лучше ограничиться установлением главных начал реформы и затем дать развиваться делу самим собой. Заявленные Муравьевым возражения эти не прошли в Главном Комитете, который, равно как и Государственный Совет, принял положения почти в том самом виде, в каком они были составлены редакционными комиссиями. Вскоре после того, к новому 1861 году, возведенный в звание статс-секретаря Валуев получил важное назначение: управляющего делами Комитета Министров, а менее четырех месяцев спустя призван был занять пост министра внутренних дел, на прямой обязанности которого лежало введение в действие положений о крестьянах.

При таких условиях замена Ланского Валуевым получила определенное политическое значение как указание на желание Государя в дальнейшем направлении крестьянского дела принять в соображение законные интересы дворян, а также изгладить то раздражающее впечатление, что произвело на большинство землевладельцев недоверчивое и даже пренебрежительное отношение к поместному дворянству органов администрации. Что таково именно было значение состоявшейся министерской перемены подтверждалось и одновременным удалением Николая Милютина с должности товарища министра, хотя с производством в сенаторы, но и с увольнением в продолжительный заграничный отпуск.

Во второй половине мая Император Александр поехал в Москву, где провел три недели. Там Государь удостоил приема депутацию от водворенных в первопрестольной столице фабричных и ремесленников из бывших крепостных крестьян, с выражением благоговейной признательности за освобождение.

Ко времени обычного Красносельского лагерного сбора Император возвратился в Царское Село и Петергоф, но тотчас по выступлении гвардии из лагеря, 6-го августа, вместе с Императрицей отправился в Крым, чтобы отдохнуть во вновь приобретенной на южном берегу даче графини Потоцкой, "Ливадия". Путь Их Величеств лежал на Москву, Тулу, Орел, Святогорский монастырь, Харьков, Полтаву, Елисаветград, Николаев, Одессу и Севастополь. Государь производил смотры, ученья и маневры расположенным по пути следования войскам, а в Туле и в Полтаве произнес две знаменательные речи, обращенные: в первом из этих городов — к представлявшимся ему предводителям дворянства, а во втором — к собранным из окрестных губерний волостным старшинам временнообязанных крестьян. "Господа, — сказал Государь тульским дворянам, — "я изъявил благодарность дворянству в манифесте за то добровольное пожертвование, которое оно принесло и которым пособило мне, с Божией помощью, совершить великое дело; теперь снова повторяю эту благодарность. Прежние отношения ваши к вашим крестьянам прекращены, к ним возвратиться более нельзя; но то положение, которое мною установлено взамен старого порядка, должно приводиться в исполнение добросовестно, к упрочению быта владельцев и крестьян. Я надеюсь, что вы мне в этом поможете; надеюсь, что дворянство и в этом деле выкажет себя таким же, каким оно было всегда, то есть точным исполнителем воли Государевой". Царское внушение волостным старшинам вызвано было распространенными среди крестьянского населения России толками о земельном переделе. "Ко мне доходят слухи, — строго заметил Государь, — что вы ожидаете другой воли. Никакой другой воли не будет, как та, которую я вам дал. Исполняйте, чего требует закон и положение! Трудитесь и работайте! Будьте послушны властям и помещикам!".

Возвращение свое в столицу Император ускорил вследствие полученного известия о серьезных беспорядках, произведенных студентами С.-Петербургского университета.

Поводом к беспорядкам послужили новые правила, изданные министерством народного просвещения с целью введения между студентами более строгой дисциплины и усиления за ними надзора. Правилами этими требовалось от них внесение установленной платы за слушание лекций, отменялась форменная одежда, безусловно воспрещались всякие сходки, заведование студенческой благотворительной кассой и библиотекой поручалось не выборным студентам, а назначенным правлением университета. Тотчас по открытии С.-Петербургского университета после летних вакаций студенты на сходке 22-го сентября в одной из университетских аудиторий протестовали против новых правил, а когда последовало по распоряжению начальства прекращение лекций и закрытие университета, то собрались на университетском дворе и оттуда толпой отправились с Васильевского Острова на Колокольную улицу, где жил попечитель округа, генерал-лейтенант Филипсон, для личного с ним объяснения. Демонстрация эта повлекла за собой арест главных зачинщиков, который вызвал новую сходку студентов 27-го сентября, требовавших освобождения арестованных товарищей. Они разошлись лишь по прибытии к университету призванной Петербургским генерал-губернатором Игнатьевым роты л.-гв. Финляндского полка; но несколько дней спустя, 2-го октября, снова собрались на сходку, причем арестовано из них 35 человек. Университетское начальство объявило тогда, что студенты, желающие продолжать образование, обязаны дать подписку в подчинении установленным правилам и получить матрикулы с подробным перечислением их. Часть студентов подчинилась этому требованию, после чего возобновились лекции в университете, но большинство — отказавшееся принять матрикулы, 12-го октября собрались опять на площадь перед университетом и шумно протестовали против исключения их из состава слушателей. По отказе студентов разойтись вторично вызваны были войска, с которыми у студентов произошла кровавая схватка. Лишь по прибытии на место взвода л.-гв. Преображенского полка городовым и жандармам удалось оцепить бунтовавших студентов и в числе около 300 человек отвести их в Петропавловскую крепость. В тот же самый день в Москве студенты университета произвели такую же демонстрацию на Тверской площади, перед домом генерал-губернатора. Беспорядки, произведенные учащейся молодежью в Петербурге и Москве, более или менее отразились и на всех других университетах и прочих высших учебных заведениях, гражданских и даже военных. По возвращении в Петербург, 18-го октября, Государь остался крайне недоволен действиями петербургских властей и неумелыми распоряжениями, приведшими к столкновению студентов с полицией и войсками, к массовому аресту их и к заключению сначала в Петропавловской крепости, а затем — в казематах в Кронштадте. Уволив Игнатьева от должности Петербургского генерал-губернатора, Император заменил его в этом звании генерал-адъютантом князем Суворовым, в бытность свою во главе управления Прибалтийским краем снискавшим себе славу мягкого и популярного администратора. Император хотя и утвердил представление министра народного просвещения об окончательном закрытии С.-Петербургского университета впредь до пересмотра общего университетского устава, об увольнении всех его студентов и об оставлении за штатом профессоров и других должностных лиц, но в то же время, "во внимание к тому, что некоторые студенты С.-Петербургского университета нуждаются в средствах к жизни и были бы особенно затруднены в случае желания переселиться в другие университетские города", приказал отпустить значительную сумму денег в распоряжение князя Суворова для производства, по его усмотрению, пособий нуждающимся студентам. Впрочем, главные зачинщики беспорядков не избегли взыскания. Они были высланы из Петербурга и водворены на жительство в отдаленных губерниях, под надзором полиции.

Озабочиваясь установлением общей системы правительственной деятельности и единства в действиях разных ведомств, Государь с самого воцарения нередко собирал своих доверенных советников, под личным своим председательством, для совместного обсуждения важнейших государственных вопросов. Осенью 1861 года он признал нужным включить Совет Министров в число высших учреждений Империи. Высочайшее повеление, состоявшееся 12-го ноября, точно определило состав и круг деятельности этого собрания, ведению которого подлежали: 1) виды и предположения по устройству и усовершенствованию разных частей вверенных каждому министерству и главному управлению; 2) сведения о ходе работ по устройству и усовершенствованию разных частей, заведуемых министерствами и главными управлениями, и предположения об устранении тех затруднений, кои при производстве сих работ могут встретиться; 3) первоначальные предположения, возникающие в министерствах и главных управлениях, о необходимости отменить или заменить какой-либо из действующих законов, с тем чтобы проект закона, составленный вследствие такого предположения, был министерством или главным управлением внесен на рассмотрение Государственного Совета; 4) те меры, требующие общего содействия разных ведомств и управлений, кои по существу своему не подлежат рассмотрению других высших государственных учреждений; 5) сведения о важнейших распоряжениях каждого министерства и главного управления по его ведомству, требующих общего соображения. Сведения эти должны быть заявляемы в Совете Министров с той целью, чтобы каждому министру и главноуправляющему были известны главнейшие действия и распоряжения других министров и главных управлений; 6) заключения особых комиссий, учреждаемых по Высочайшим Его Императорского Величества повелениям, для рассмотрения отчетов министерств и главных управлений, и 7) те дела, кои по особым повелениям Его Величества будут назначены для предварительного рассмотрения и обсуждения в Совете Министров.

Сообразно такому взгляду Государя на существо правительственной деятельности, видоизменен был и личный состав правительства целым рядом состоявшихся в конце 1861 и в начале 1862 года назначений новых министров. Старика Сухозанета заменил во главе военного министерства молодой, даровитый и деятельный генерал, главный сотрудник князя Барятинского по покорению Восточного Кавказа Д. А. Милютин, а вместо уволенных графа Путятина, Муравьева и Княжевича назначены министрами: народного просвещения — Головнин, государственных имуществ — Зеленый и финансов — Рейтерн. Граф Блудов возведен в звание председателя Государственного Совета и Комитета Министров и заменен во главе II Отделения Собственной Его Императорского Величества Канцелярии бароном Корфом. Большинство новых советников Императора принадлежало к кружку государственных деятелей, группировавшихся вокруг Великого Князя Константина Николаевича и известных за ревностных и убежденных сторонников коренных преобразований по всем отраслям управления. Замещение ими важнейших министерских постов указывало на твердую решимость Государя неуклонно продолжать предпринятое им дело Государственного обновления России.

В новый 1862 год, с которым государство русское вступало во второе тысячелетие своего существования, появилось, в первом нумере "Северной Почты", официального органа министерства внутренних дел, основанного статс-секретарем Валуевым, сообщение о следующих работах, находившихся на рассмотрении высших государственных установлений: 1) О главных началах преобразования всей вообще судебной части. Предположения по сему важному предмету обнимали: а) судоустройство; б) судопроизводство гражданское; в) судопроизводство по преступлениям и проступкам; и г) переходные меры от порядка существующего к порядку новому. 2) О полном преобразовании всей городской и земской полиции вообще. 3) О порядке составления, рассмотрения, утверждения и исполнения государственного бюджета, а также частных смет доходов и расходов всех министерств и главных управлений. 4) О преобразовании всего вообще управления государственных имуществ и о применении к государственным крестьянам тех положений 19-го февраля 1861 года, кои касаются сельского общественного управления. 5) О применении сих положений к крестьянам государевых, дворцовых и удельных имений. 6) Об устройстве народных школ и вообще о системе народного образования.

Русские люди в подавляющем большинстве, сознавая необходимость преобразований, сочувствовали благим начинаниям правительства, но некоторая часть общества, та, что подчинялась влиянию так называемых передовых органов печати и даже воспринимала внушения от заграничных листков, издававшихся русскими выходцами в Лондоне, не только не удовлетворялась обещанными реформами, но старалась все более и более волновать умы, возбуждая, обсуждая и разрешая общественные вопросы в самом радикальном смысле. Так относилась она к вопросам о народном образовании, о положении женщины в обществе. С осени 1861 года по Петербургу стали раскидывать подметные листки, заключавшие прямое воззвание к бунту и программу переустройства государства на социалистических началах. Одно из таких изданий, под заглавием "Молодая Россия", в разглагольствованиях своих шло гораздо далее "Колокола", издатели которого обзывались в нем ретроградами, и прямо проповедовало всеобщий переворот, сопровождаемый всеми ужасами политической революции: уничтожением семьи, собственности, кровавой резней, "красным петухом" и т. п.

Как бы в подтверждение этих угроз весной 1862 года пожары вспыхнули в разных губерниях Империи и в Петербурге и в течение одной недели достигли поистине ужасающих размеров. В первые дни горели преимущественно кварталы, населенные беднейшим классом, фабричным людом и мелкими торговцами. В последний, 28-го мая, запылали Щукин и Апраксин дворы. Сгорели

дотла оба рынка, вмещавшие в себе более 2000 лавок и ларей, несколько соседних домов, в том числе дом Министерства Внутренних Дел, а по ту сторону Фонтанки — дома и дровяные дворы. Пламенное море разлилось на обширном пространстве, угрожая дому Министерства Народного Просвещения, Пажескому корпусу, Публичной библиотеке, Гостиному двору.

Государь лично руководил тушением пожаров. По его приказанию погорельцы приютились в палатках, раскинутых на Семеновском плацу и на месте сгоревших Щукина и Апраксина дворов. Все члены Царской семьи, следуя примеру Императора и Императрицы, пожертвовали в пользу их значительные суммы, а падший дух несчастных возбужден был посещением Их Величествами их импровизованного лагеря.

Высочайше учрежденной следственной комиссии не удалось открыть поджигателей, непосредственных виновников пожаров, но дознанием обнаружено вредное направление учения, преподаваемого литераторами и студентами мастеровым и фабричным в воскресных школах, в большом числе открытых за последние два года в Петербурге и других городах Империи по частному почину, без всякого за ними правительственного надзора; выяснены также сношения с лондонскими эмигрантами сотрудников некоторых из петербургских журналов, а потому Высочайше повелено: все воскресные школы закрыть впредь до пересмотра положения о них, а издание журналов "Современник" и "Русское Слово" приостановить на восемь месяцев. Тогда же учреждена при III Отделении Собственной Его Императорского Величества Канцелярии особая комиссия для разыскания виновных в составлении подметных листков и других революционных изданий. По распоряжению ее арестовано несколько лиц, в числе их и влиятельнейший из писателей так называемого передового направления, Чернышевский, которые и преданы суду Правительствующего Сената.

Лучшим русским умам будущее представлялось в самом мрачном свете. Юрий Самарин так излагал в письме к жене друга своего, Николая Милютина, опасения свои за грядущие судьбы России: "Прежняя вера в себя, которая, при всем неразумии, возмещала энергию, утрачена безвозвратно, но жизнь не создала ничего, чем можно было бы заменить ее. На вершине — законодательный зуд, в связи с невероятным и беспримерным отсутствием дарований; со стороны общества — дряблость, хроническая лень, отсутствие всякой инициативы, с желанием, день ото дня более явным, безнаказанно дразнить власть. Ныне, как и двести лет тому назад, во всей русской земле существуют только две силы: личная власть наверху и сельская община на противоположном конце; но эти две силы, вместо того чтобы соединиться, отделены промежуточными слоями. Эта нелепая среда, лишенная всех корней в народе и в продолжение веков хватавшаяся за вершину, начинает храбриться и дерзко становится на дыбы против собственной, единственной опоры (как-то: дворянские собрания, университеты, печать и проч.). Ее крикливый голос только напрасно пугает власть и раздражает толпу. Власть отступает, делает уступку за уступкой, без всякой пользы для общества, которое дразнит его из-за удовольствия дразнить. Но это не может долго продолжаться, иначе нельзя будет избежать сближения двух оконечностей — самодержавной власти и простонародья, — сближения, при котором все, что в промежутке, будет раздавлено и смято, а то, что в промежутке, обнимает всю грамотную Россию, всю нашу гражданственность. Хорошо будущее, нечего сказать! Прибавьте к этому совершенный застой, оскудение, в полном смысле слова, нашего юга, который, за недостатком путей сообщения, за неимением капиталов и предприимчивости, благодаря, в особенности, непосильной конкуренции с Венгрией и Дунайскими княжествами, беднеет и истощается с каждым днем. Прибавьте польскую пропаганду, которая проникла всюду и в последние пять лет сделала огромные успехи, в особенности в Подолии. Прибавьте, наконец, пропаганду безверия и материализма, обуявшую все наши учебные заведения — высшие, средние и отчасти даже низшие, — и картина будет полная..."

Но правительство не падало духом и продолжало выражать твердую решимость не сходить с пути предпринятых им преобразований по всем отраслям государственного управления. Взгляд этот проводил министр внутренних дел в ряде статей, появившихся в официальном его органе "Северная Почта". В них выражалось мнение, что правительство, сознающее свои права, свои обязанности и свою силу, не может ни подчинять своего направления торопливым и односторонним суждениям, ни упускать из виду настоящей цели своих усилий, заключавшейся в общей пользе и в уравновешении, согласовании и примирении разнородных общественных и частных интересов, ни сомневаться в окончательном достижении своей цели, при достаточной настойчивости и последовательности принимаемых к тому мер. И действительно, правительственные комиссии продолжали безостановочно разрабатывать проекты важных преобразований по всем ведомствам.

В 1862 году Государь не счел возможным ехать ни за границу, ни в Крым для летнего отдыха, но в продолжение июля совершил с Императрицей путешествие по Прибалтийскому краю, посетил так называемую Ливонскую Швейцарию, Ригу и ее окрестности, Митаву и две недели провел в Либаве, где пользовались морскими купаньями августейшие дети. Возвратясь в столицу, Его Величество принял в Петергофе второго сына королевы Великобританской, принца Альфреда, герцога Эдинбургского, сам посетил в Кронштадте английскую эскадру, а в Петербурге дал аудиенцию первому прибывшему в Россию японскому посольству. Съездив на несколько дней в Москву — с 16-го по 25-е августа — Император Александр с Государыней и всеми членами царственной семьи отправились в Новгород, где имело произойти торжественное празднование тысячелетия России.

7-го сентября, вечером, царственные путешественники приплыли на пароходе по Волхову. Народ громкими кликами "ура!" приветствовал Государя. Помолившись в Софийском соборе, Их Величества удалились в архиерейский дом, где для них было приготовлено помещение.

На другой день, 8-го сентября, Император принимал новгородских дворян. "Государь! — сказал ему губернский водитель дворянства князь Мышецкий, — поднося вам хлеб-соль русские и с благоговением и сердечной радостью приветствуя приезд ваш в колыбель царства русского, новгородское дворянство осмеливается выразить своему Монарху те неизменные чувства горячей любви и преданности, которыми оно всегда гордилось и гордиться будет". Император отвечал: "Поздравляю вас, господа, с тысячелетием России; рад, что мне суждено было праздновать этот день с вами, в древнем нашем Новгороде, колыбели царства всероссийского. Да будет знаменательный день этот новым знаком неразрывной связи всех сословий земли русской с правительством с единой целью — счастия и благоденствия дорогого нашего Отечества. На вас, господа дворяне, я привык смотреть как на главную опору Престола, защитников целости Государства, сподвижников его славы и уверен, что вы и потомки ваши, по примеру предков ваших, будете продолжать вместе со мною и преемниками моими служить России верой и правдой (Государь, будем! — с чувством воскликнули дворяне). Благодарю вас от всей души за радушный прием. Я верю чувствам вашей преданности (Верьте, Государь, верьте!) и убежден, что они никогда не изменятся".

После обедни крестный ход двинулся из Софийского собора на площадь, посреди которой возвышался памятник, воздвигнутый по проекту художника Микешина. Государь сопровождал церковную процессию на коне; Императрица и все члены Императорской фамилии шли за нею пешком. Митрополит Исидор совершил благодарственное молебствие и прочитал умилительную молитву о счастии и благоденствии России, написанную к этому дню первосвятителем Московским Филаретом. При возглашении ее Государь и все присутствовавшие опустились на колени. При звоне колоколов и пушечной пальбе завеса спала с памятника, и митрополит окропил его святой водою. В эту торжественную минуту Император обнял стоявшего возле него Цесаревича Николая Александровича — в этот день Его Высочеству минуло девятнадцать лет — и, горячо прижав к груди своей, поцеловал его и благословил.

По удалении крестного хода в собор начался парад войскам, в котором приняли участие роты и эскадроны от всех гвардейских полков, под начальством командира гвардейского корпуса, Великого Князя Николая Николаевича. В шесть часов в дворянском собрании дан был Государем обед, к которому приглашены все дворяне и должностные лица. Вечером Император и все его спутники посетили древнее Рюриково городище, расположенное при выходе Волхова из озера Ильмень.

На третий день Высочайшего пребывания в Новгороде Император принял хлеб-соль от удельных, государственных и временнообязанных крестьян Новгородской губернии. Обращаясь к последним, Его Величество громко и внятно сказал, чтобы они не верили кривотолкам людей недоброжелательных, исполняли положение 19-го февраля и не ожидали иной воли, и всем объявили, что им это сказал сам Государь. "Понимаете ли меня?" — заключил Император речь свою. "Понимаем", — единогласно отвечала толпа. После полудня Их Величества посетили учебные и благотворительные заведения. День завершился блестящим балом, данным новгородским дворянством. 10-го сентября по посещении Юрьева монастыря Высочайшие гости отбыли из Новгорода.

Два месяца царственная чета провела в Царском Селе. В это время в высшем государственном управлении состоялись два новых назначения. Граф Панин и генерал Чевкин оставили: первый — Министерство Юстиции, второй — Главное Управление Путей Сообщения. Преемниками им назначены Замятнин и Мельников.

10-го ноября Их Величества переехали в Москву. Там состоялся 28-го числа того же месяца торжественный прием дворянских депутаций смежных с московскою губерний и во главе их — дворянства московского.

Прием дворян отличался необычайной торжественностью. Государь вышел к ним в тронную Андреевскую залу под руку с Императрицей, в сопровождении многочисленной и блестящей свиты из министров и первых чинов Двора. "Мне особенно приятно, господа, — сказал он, — видеть вас собранными здесь, в нашей древней столице, которая мне вдвойне дорога как собственная моя колыбель. Я рад, что могу повторить то, что новгородское дворянство от меня слышало в день празднования тысячелетия российского государства. Я привык верить чувствам преданности нашего дворянства — преданности неразрывной Престолу и Отечеству, которую оно столь часто на деле доказывало, в особенности в годины тяжких испытаний нашего Отечества, как то было еще в недавнее время. Я уверен, господа, что дворянство наше будет и впредь лучшей опорой Престола, как оно всегда было и должно быть. Вот почему я надеюсь на вас, господа, на ваше единодушие помогать мне во всем, что клонится ко благу и могуществу дорогого Отечества нашего. Да поможет нам в этом Бог и да будет благословение его с нами! А вы, господа московские дворяне, знайте, что я за особую честь считаю принадлежать, как помещик вашей губернии, к вашей среде. Благодарю вас за ваш радушный прием, который я умею ценить". Раздалось громкое "ура!"

Неделю спустя, 25-го ноября, Их Величества приняли в Кремлевском дворце городских голов уездных городов, волостных старшин и сельских старост из временнообязанных крестьян московской губернии. Ровно в полдень Государь и Императрица вышли к собравшимся и милостиво приняли от них хлеб-соль. Обойдя их, Государь обратился к мировым посредникам и сказал, что он надеется на добросовестное и беспристрастное исполнение лежащих на них обязанностей. Затем, выйдя на средину залы, Его Величество подозвал к себе крестьян и обратился к ним со следующими словами:

"Здравствуйте, ребята! Я рад вас видеть. Я дал вам свободу, но помните, свободу законную, а не своеволие. Поэтому я требую от вас, прежде всего, повиновения властям, мною установленным. Требую от вас точного исполнения установленных повинностей. Хочу, чтобы там, где уставные грамоты не составлены, они были составлены скорее, к назначенному мною сроку. Затем, после составления их, то есть после 19-го февраля будущего года, не ожидать никакой новой воли и никаких новых льгот. Слышите ли? Не слушайте толков, которые между вами ходят, и не верьте тем, которые вас будут уверять в другом, а верьте одним моим словам. Теперь прощайте, Бог с вами!"

В шестинедельное пребывание в Москве Их Величества выказали жителям первопрестольной столицы самое милостивое расположение. Ряд великолепных балов дан был в Кремлевском дворце; Император и Императрица удостаивали своим посещением праздники, устраиваемые в их честь в знатнейших домах; Государь принял участие в предложенной ему московским охотничьим обществом охоте на медведей и лосей; наконец, именины Наследника, 6-го декабря, были отпразднованы в присутствии Их Величеств и Его Высочества балом, данным московским дворянством в помещении дворянского собрания. Государь и семья его не ранее 20-го декабря возвратились в Петербург.

В продолжение 1861 и 1862 годов у России не возникало существенных несогласий с иностранными правительствами. Отношения русского Двора ко всем великим державам были самими дружественными. По смерти короля Фридриха-Вильгельма IV личный друг Императора Александра и любимый его дядя Вильгельм вступил на престол Пруссии, а вскоре после того во главе управления поставлен им бывший посланник в Петербурге Бисмарк-Шенгаузен. Тогда уже замыслил этот государственный муж осуществить заветную мечту немецкого народа: объединение Германии под главенством Пруссии, и это великое дело представлялось ему возможным не иначе как с согласия и при деятельной поддержке России. Другой общий интерес связывал Пруссию с русским Двором: солидарность ее с нами в польских делах. Бисмарк находился еще в Петербурге, когда Император Александр стал склоняться в пользу примирительной программы маркиза Велепольского; все свое влияние пустил Бисмарк в ход, чтобы помешать ее успеху. Когда произошли в Варшаве первые уличные беспорядки, а революционное брожение распространилось по всему Царству Польскому и начало проникать в Западный край, прусский посланник советовал русским друзьям своим, не входя в сделку с мятежом, подавить его с неумолимой строгостью. Те же советы не переставал он пересылать в Петербург из Берлина, став министром-президентом, нимало не стесняясь противоречием, в которое становился сам при этом с постановлением прусской палаты депутатов, приглашавшей королевское правительство содействовать приведению в действие и исполнение положительным международным правом гарантированного территориального единства польского государства 1772 года, а также принадлежавших полякам, в этих пределах, национальных политических прав, так чтобы права эти не были впоследствии нарушаемы по произволу связанных обязательствами держав, коим, на оснований венских договоров и под занесенными в них условиями, присуждены части Польши.

Венский Двор, не успевший привлечь Россию на свою сторону на варшавских совещаниях 1860 года, не без некоторого злорадства взирал на возникшие в Польше смуты, хотя, подобно Двору берлинскому, опасался примирения русских с поляками как первого шага к всеславянскому единству. Отношения его к русскому Двору были сдержаны и холодны и даже стали натянутыми, когда по поводу движения в соседних с Австрией турецких областях — Боснии и Герцеговине — обнаружился преемственный антагонизм России и Австрии в Восточном вопросе. Осенью 1861 года австрийские войска, вступив в Суторину, турецкую область, сопредельную с Далмацией, разрушили укрепления, воздвигнутые там предводителем герцеговинских инсургентов Лукой Вукаловичем. Русский министр иностранных дел в депеше к посланнику в Вене громко протестовал против такого самовольного пренебрежения к территориальным правам Турции и напомнил австрийскому Двору, что оно составляет нарушение парижского договора, коим все великие державы обязались воздерживаться от всякого одинокого вмешательства во внутренние дела Оттоманской Империи. До поводу событий в Варшаве английские министры хотя и выражали сочувствие национальным стремлениям поляков, но откровенно предупреждали их в речах, произнесенных в парламенте, что им нечего рассчитывать на вооруженную помощь Великобритании. Еще категоричнее высказалось в том же смысле французское правительство.

В последний день 1860 года, по новому стилю, граф Киселев получил из Петербурга телеграмму с поручением потребовать от тюильрийского кабинета объяснений по поводу того, что в Париже, под негласным покровительством принца Наполеона, образовалось целое скопище польских выходцев, которые, мечтая о восстановлении Польши, высылают в наши польские и литовские губернии зажигательные воззвания и эмиссаров с обещанием денежных средств, оружия и сочувственных пожеланий искони дружественной к полякам и единоверной Франции.

Наш посол испросил аудиенцию у Наполеона III и лично передал ему жалобы русского Двора на тайные происки в Польше двоюродного брата императора французов. "До сведения Императорского петербургского кабинета, — сказал он, — дошли слухи, что в Париже существует комитет по польским делам и что комитет этот состоит под покровительством лица, имени которого произнести я бы не решился, если бы мой Августейший Государь, полагаясь вполне на искренность отношений к нему вашего величества, не повелел мне говорить с вами, государь, от имени его, без обиняков. Он приказал доложить вам что Пале-Роялю приписывают участие в польской агитации. Такое откровенное заявление может служить доказательством того, что мой Августейший Государь желает оставаться с вашим величеством в самом искреннем согласии. Прямодушные объяснения нередко устраняют много поводов к недоразумениям".

Наполеон III с величайшей предупредительностью удовлетворил всем нашим требованиям. По его приказанию принц Наполеон явился сам к Киселеву для представления оправдательных объяснений. Мало того: три месяца спустя, когда в Париже получено было известие о варшавских демонстрациях, начавшихся на улицах и площадях и скоро перешедших в костелы, француз