Глинка, Михаил Иванович

— создатель русской национальной оперы и родоначальник русской художественной музыкальной школы. Г. принадлежал к дворянскому роду Глинок Смоленской губ., ведущему свое начало из Польши (местечко Глинки, Ломжинской губ., Маковского уезда) и получившему в начале XI века герб Тржаска (обломок меча), перешедший и к русской ветви этого рода. Родоначальник последней (Викторин Владислав, перешедший в православие и русское подданство около 1654 г.), "выезжий из Короны Польской", владел поместьями в Смоленской губ., служил в рядах Смоленской шляхты и был прапрадедом отца композитора, отставного напитана Ивана Николаевича Г. (1780—1833). Последний был женат на дальней родственнице Екатерине Андреевне Глинке и жил помещиком в селе Новоспасском, Ельнинского уезда, Смоленской губ. Здесь и родился Г. 20 мая 1804 г. Раннее детство Г. протекло под надзором его бабки со стороны отца, Феклы Андреевны, взявшей к себе внука и воспитывавшей его с вполне старческим неумением. Жизнь в душных, жарко натопленных комнатах, где его кутали, редко выпуская на воздух, наложила отпечаток на ребенка, сделавшегося нервным, слабым и золотушным. В раннем детстве Г. коренится его склонность к болезненности — отчасти действительной, но еще более вызываемой мнительностью. Г. сознавал это и нередко, впоследствии, называл себя и подписывался даже в письмах мимозою. Первыми впечатлениями детства, сохранившимися на всю жизнь композитора и оказавшими влияние на его творчество, были песни и сказки его подняни Авдотьи Ивановны, а также колокольный звон, которым он заслушивался и которому вскоре выучился подражать на медных тазах. Четырехлетнему Г. показал новоспасский священник о. Ставровский "титлы", и в короткое время он научился разбирать по складам и читать. Только 6 лет, после смерти бабушки, Г. был возвращен родителям и более рациональному воспитанию. Любознательный и способный от природы, Г. пристрастился к чтению (в особенности к рассказам о путешествиях; старинное издание "О странствиях вообще" сделалось любимой книгой и, по признанию самого Г., "послужило основанием его страсти к географии и путешествиям"), рисованию и, в особенности, к музыке. Он заслушивался исполнению крепостного оркестра, нередко сам подлаживался к нему и в детстве уже настолько познакомился и сроднился с серьезной музыкой и небольшими, модными в то время, аранжировками народных песен, что нередко мечтательно настраивался под впечатлением слышанного, а однажды, 10—11 лет, признался своему учителю рисования — музыка душа моя. С тех пор Г. страстно полюбил музыку. Общее образование шло в духе того времени. Чтобы подготовить Г. для поступления в Благородный пансион, в 1815 г. была выписана гувернантка г-жа Кламмер, дававшая ему также уроки игры на фортепиано; здесь Г. также настолько преуспел, что в полтора года научился "опрятно" исполнять сольные пьесы модных композиторов (Гировеца, Штейбельта и др.) и разные увертюры в 4 руки. В то же время он принялся играть на скрипке под руководством одного из дворовых музыкантов. Таким образом, детство будущего композитора протекло в деревне, за исключением приблизительно годового перерыва (1812—13), когда семья отца Г., ввиду наступления армии Наполеона в Смоленскую губ., бежала в Орел. Зимой 1817 г. М. И., в сопровождении матери и одной из сестер был отправлен в Петербург и поступил здесь в незадолго перед тем открытый при университете — Благородный пансион. Четыре года (1818—22), проведенные Г. в последнем, наложили заметный отпечаток на его характер,. склонность и известные стремления в жизни, но в образовательном отношении дали не много. Хорошо подготовленный дома, способный и с рвением принявшийся было за учение (любимыми предметами его были языки, естествоведение, география, история и даже, вначале, математика, так что некоторое время Г. состоял "репетитором" по алгебре в пансионе), Г. в конце курса значительно охладел к учению, сознав, что в пансионе "ученье в совершенном упадке" (письмо к родителям 1822 г. ). Все-таки Г. окончил курс вторым по выпуску. Влияние пансионского периода более сказалось в другом отношении. В пансионе Г. завязал приятельские сношения с своими однокашниками князьями Гр. и Ал. Голицыными, С. Соболевским, Н. Мельгуновым, А. Римским-Корсаковым (Корсак) и др., а также познакомился с Пушкиным, навещавшим воспитывавшегося в пансионе младшего брата Льва Сергеевича, и таким образом вошел в круг наиболее интеллигентной тогдашней столичной молодежи, в котором и музыка культивировалась как благородное развлечение. Из педагогического персонала пансиона, кроме инспектора Линдквиста и одного из гувернеров В. К. Кюхельбекера (декабриста), у которых Г, жил пансионером, он близко сошелся сумным, добродушным и правдолюбивым подинспектором И. Я. Колмаковым; благодаря последнему он полюбил латинский язык и нередко читал с Колмаковым Овидия. Но если науки для Колмакова были истинной страстью, которой он ободрял способных учеников, то, с другой стороны, пристрастие к вину и веселой компании еще более сближали его с молодежью. И в этом отношении Г. очень скоро и рано подпал под влияние Колмакова и в период окончания пансиона впервые обнаружил склонность к вину, к которому впоследствии часто любил прибегать, чтобы разогнать хандру или настроить творческую фантазию. Г. в "Записках" своих сохранил шуточные беседы с Колмаковым под веселую руку; попойки эти расслабляли хрупкую и нервную натуру композитора. Жизнь в пансионе не мешала и музыкальным занятиям Г. Художественный кругозор его расширился, благодаря новым впечатлениям (в опере, драматическом театре и в концертах). В Петербурге он мог получить и более основательную техническую подготовку, хотя о систематическом музыкальном образовании, несмотря на явно обнаружившуюся склонность Г. к музыке, речи быть не могло — чисто музыкальная профессия лежала вне круга деятельности тогдашнего дворянского сословия. Тем не менее, Г, имел ряд учителей, начиная со скрипача-концертмейстера Бема (Г. скоро бросил с ним заниматься) и кончая знаменитым Фильдом, у которого он взял (1820) 3 урока, разучив его E-dur'ный дивертисмент. Наиболее обнаружились и развивались пианистические способности Г. После двух неудачных учителей, Омона (ученик Фильда) и Цейнера (теоретик, с ним Г. проходил и элементарную теорию музыки), был приглашен талантливый пианист и композитор Ш. Майер (Mayer), также ученик Фильда. Майер дал Г. исключительно фортепианное образование и вполне в духе школы Фильда, поклонником которой Г. и остался на всю жизнь, предпочитая, даже в зрелом возрасте, ровную, виртуозную и элегантную стильность исполнения новой, более драматической и одухотворенной передаче Фр. Листа. Майер угадал серьезное дарование своего ученика и вскоре отказался от преподавания заменив его совместным музицированием, дружескими беседами и советами; нередко он исправлял также первые композиторские опыты Г. Впоследствии, во второй половине 1820-х гг., Г. еще занялся специально теорией композиции под руководством теоретиков Фукса и Замбони. Параллельно с этими учебными работами шли и практические занятия Г. в области композиции и ознакомления с оркестровой техникой. Сыграв на выпускном акте Благородного пансиона, вместе с Майером, а-moll'ный концерт Гуммеля, Г. как бы публично заявил о своем музыкальном даровании.

Материальная обеспеченность родителей дозволяла Г. не заботиться о приискании места. Напротив, отец Г., не предполагая, конечно, что сын его посвятит себя исключительно музыкальной деятельности, не торопил его поступлением на службу и в то же время не препятствовал его "любительским" музыкальным занятиям, а, главным образом, внимательно отнесся к слабому состоянию его здоровья и дал ему возможность съездить на Кавказ и за границу. Г. поступил в мае 1824 г. помощником секретаря в Канцелярию путей сообщения и прослужил всего до 1828 г., когда подал в отставку, убедившись в недоброжелательном к нему отношении его начальника, генерала Горголи, обманувшегося в матримониальных расчетах — женить Г. на одной из своих дочерей. Недолгая служба также оставляла Г. достаточно свободного времени для музыкальных занятий. Последним способствовал новый круг знакомства Г. в Петербурге (у П. П. Юшкова был собственный оркестр; в доме Д. П. Демидова устраивались "музыкальные упражнения", для которых Г. начал свою сонату для альта; обширный круг знакомых составил кн. С. Г. Голицын, возбуждавший Г. к сочинению и сам исполнявший его романсы), но еще больше поездки и пребывание Г. в. Новоспасском. Здесь и в соседнем селе Шмакове, у дяди Г., были оркестры крепостных музыкантов, с которыми Г. проходил партии и таким образом "подметил способ инструментовки большей части лучших композиторов для оркестра" ("Зап.", стр. 25). В Новоспасском Г., кроме летних вакаций 1819—21 гг., провел осень и зиму 1823 г. и две весны 1826 и 1828 гг. К этому периоду и относятся первые попытки его в области композиции, причем если более легкие и скороспелые (романсы и фортепианные пьесы) возникали под влиянием дилетантствовавших приятелей или знакомых барышень, которыми Г. постоянно увлекался, то более серьезные, хотя технически и менее удачные, создавались именно под впечатлением изучения классических мастеров и работ с крепостным оркестром. До сих пор не установлен полный список юношеских произведений Г. в хронологическом порядке их сочинения, так как многие из них еще не изданы (автографные рукописи хранятся в Рукоп. отд. Имп. Публ. Библиотеки в СПб.), а некоторые несомненно ранние композиции, изданные в последние годы жизни или после смерти Г. (большинство рукописей не сохранилось) не обозначены датой сочинения. Во всяком случае целый ряд произведений, более крупных по форме, предшествует первым романсам Г.

В хронологическом порядке были сочинены следующие произведения (изданные или оставшиеся в рукописи) за время 1822—26 гг.: 1) Вариации на тему из оп. "Швейцарское семейство"; 2) Вариации на собственную тему (1822, сохранилась подлинная рукопись с исправлениями Майера); 3) Вариации на тему Моцарта, для фортепиано или арфы (1822), впоследствии изданные по позднейшей редакции композитора (1854—56 гг.); 4) Вальс F-dur (1822 г., неизд. и несохр.); 5) Септет для струн, и дух. инстр. (1824, неизд.); 6) Adagio и Rondo для оркестра (1824, неизд.); 7) Квартет C-dur для стр. инстр. (1825, не издан; сохранился в двух редакциях); 8) Соната для альта с фортепиано (сохранилась альтовая партия 1825 г., и отрывки в ансамбле, по которым в 1850-х гг. Г. закончил всю пьесу; не изд.); 9) Фортеп. вариации на Benedetta sia la madre, Е-dur (1826), впоследствии (около 1828 г.?) изданные (по-видимому, первая пьеса Г., появившаяся в печати); 10) Кантата (соч. и исполнена при участии автора 1826 г., в Смоленске) "Пролог на кончину Имп. Александра І и восшествие на престол Государя Николая Павловича" (сохранилась в рук.; издана только в 1894 г.); 11) Trio Pathétique, для фортепиано, кларнета и фагота (1826—27; изд.). В тот же период были сочинены более крупные произведения, дошедшие до нас в рукописях, но неизданные: 12—13) Увертюры для оркестра G-moll и D-dur; 14) Симфония для оркестра B-dur (во 2-й части разработана тема "Во лузях"). Г. не придавал значения всем этим юношеским произведениям, оставшимся при жизни его неизданными, и только в последние годы привел некоторые из них в порядок; в своих "Записках" он дает им приговор: они "могут послужить только доказательством моего тогдашнего невежества в музыке". Тем не менее, технически вполне несовершенные, эти попытки не только показывают серьезность художественных стремлений Г.,. вполне отличную от дилетантского воззрения на музыку его приятелей и тогдашнего русского общества, но убеждают в постоянной работе молодого композитора, не удовлетворявшегося первыми легкими лаврами своих не притязательных романсов. В этих же юношеских пьесах заметен несомненный прогресс в смысле чистоты стиля и грамматической правильности. Позже Г. принялся за романсы и пошел в них по стопам современных ему романсистов (Алябьева, Титова, Вьельгорского и др.), отличаясь только большей легкостью и изяществом стиля. Постепенно Г. освобождался, конечно, и здесь от наростов дилетантских традиций. Но даже первые романсы его (не считая признававшегося им "неудачной попыткой в сочинении с текстом" — ром. "Забавы юношеских лет", на сл. К. Бахтурина) не только пользовались несомненным успехом в знакомых кружках композитора, но, по-видимому, удовлетворяли самого автора, более щепетильно и строго относившегося к своим чисто инструментальным опытам. Первыми романсами Г. за тот же период 1825—28 гг. являются: Элегия "Не искушай меня без нужды" (сл. Баратынского, 1825), "Бедный певец" и "Светит месяц на кладбище" (сл. Жуковского, 1826) — оба "тоскливых" романса, обозначавшие, вместе с другими, дань увлечения Г. сентиментальным романтизмом, от которого он освободился только в эпоху создания "Жизни за Царя"; в 1827 г. следовали романсы — "Я люблю , ты мне твердила" на сл. Корсака (в печатном издании ром. появился с французским текстом — Le Baiser, подведенным кн. С. Голицыным), "Горько, горько мне" (сл. А. Корсака), а также ряд опытов в вокальных формах, более крупного стиля (дуэт, ария для баритона, хор на смерть героя, — эти произведения остались неизданными). Успех этих попыток вызвал и спрос на них. Не считая фортепианных вариаций "Benedetta" (признаваемых Г. за его первое печатное произведение), прошедших малозамеченными, первыми появились в печати романсы Г. Приятельские отношения с Пушкиным, Грибоедовым, кн. Одоевским и др., доставили знакомства в литературных кругах. Издатели модных в то время "альманахов" стали включать в свои литературные ежегодники и произведения Г., в виде музыкальных приложений. Таким именно образом Г. дебютировал и в более широкой публике. Первые романсы Г. напечатаны в альманахах "Подснежник" 1829 г. (русская песня "Дедушка, девицы раз мне говорили"), "Невском Альманахе" Аладьина 1830 г. (ром. "Светит месяц на кладбище") и др. В 1829 г. сам Г., вместе с своим приятелем Н. Павлищевым, издал музыкальный альманах (Лирич. альбом), в котором, кроме пьес разных других авторов, преимущественно также дилетантов, напечатал своих 3 романса ("Память сердца", "Скажи зачем", дуэт Mio ben ricordati) и несколько танцев. В эту эпоху Г. еще не имел настоящих издателей; едва ли не первым явился Снегирев с оперой "Жизнь за Царя". Наконец, к тому же периоду относится и первая попытка Г. написать оперу (1826) — на сюжет поэмы "Рокеби" В. Скотта, из которой до нас дошли лишь несколько черновых набросков.

Юношеский период Г. закончился поездкой в Италию — первым путешествием его за границу. Так же как и поездка 1823 г. на Кавказ (здесь, в Пятигорске и Железноводске, Г. лечился, но малоудачно, от своего золотушного расположения; гораздо важнее для него были впечатления природы и этнографического характера, давшие ему впоследствии материал для восточных сцен "Руслана и Людмилы"), путешествие в Италию было вызвано расстроенным здоровьем Г., постоянно лечившегося у разных докторов, которые проделывали над ним всевозможные эксперименты, покуда отец Г. не внял совету дельного врача Шпиндлера, объявившего, что у сына его целая "кадриль болезней", для поправления которой необходимо не менее 3 лет прожить в теплом климате. Г. уехал за границу весной 1830 г., вместе с известным тенором Ивановым, впоследствии эмигрировавшим. По пути в Германию, а затем в Италии Г. не переставал лечиться, но также безрезультатно; уже на обратном пути, через 3 года, ему помогла в Вене гомеопатия. Г. прожил в Италии до весны 1833 г., главным образом в Милане, посещая иногда и окрестные города. Здесь он познакомился с живописцем К. Брюлловым (впоследствии — один из главных членов кукольниковской "братии"), московским профессором С. П. Шевыревым, с которым затем состоял в переписке; из иностранных художников — с Берлиозом, Беллини, О. Верне, Доницетти, Мендельсоном и др., а также многими представителями местной и приезжей аристократии. Г. и здесь настолько зарекомендовал себя даровитым дилетантом, что нашел издателя для написанных им в то время произведений. У Риккорди в Милане были изданы: "Рондо" на мотив из "Ромео и Джульетты" Беллини (1831), Impromptu en galoppe на мотив баркаролы из "Любовного напитка" Доницетти (1832) и др. Кроме того, тогда же были сочинены: 2 серенады (на мотив из "Сомнамбулы" и "Анны Болейн") для фортепиано и струнного ансамбля, несколько итальянских каватин, Es-dur'ный секстет (1832) и ряд романсов (в том числе один из лучших — "Венецианская ночь", 1832). Эти произведения, в особенности крупный по размерам секстет, свидетельствуют о более развитой и свободной технике Г. Последняя явилась результатом дальнейших теоретических занятий Г. (самостоятельно и с проф. Базили), еще более с выдающимися вокальными педагогами (Ноццари и Фодор-Менвьель), а также знакомства с лучшими итальянскими артистами. С тех пор Г. и сам стал выдающимся (не по голосу, а по художественной передаче) певцом, и вокальный стиль его приобретает законченность, чистоту и изящество. Известность в качестве "maestro russo" в аристократических кругах, заставляла Г. выступать исполнителем и писать, главным образом, для разных посвящений. В Италии Г. пережил и свой дилетантский период неглубокого, поверхностного музицирования ради легкого успеха и приятности посвящения дамам и приятелям. Что-либо более глубокое должно было увлечь его, чтобы стряхнуть с него наросший дилетантизм, и чтобы таившиеся в нем истинные чувство и дарование могли обнаружиться в новом виде и полной силе. Этим импульсом явилась глубокая тоска по родине (ностальгия), весной 1833 г., когда страдания не допускали Г. даже работать. В июле он отправился в сопровождении доктора в обратный путь, часть осени провел Вене, а затем около полугода в Берлине. Здесь Г. занялся с известным контрапунктистом З. Деном, который привел в порядок его технические знания, и после пятинедельного курса которого Г. считал свое теоретическое образование законченным. Под его руководством Г. написал свою "Русскую симфонию" (1834); среди рукописей Г. в Имп. Публ. Библиотеке сохранились тетради технических упражнений Г. и отчасти (не полный) самый курс Дена, высоко ценившийся Г. К этому же времени — между Италией и Россией — относится ряд новых композиций (ром. "Дубрава шумит", этюды для пения — один из них послужил впоследствии для гениальной "Еврейской песни" в "Князе Холмском", вариации и попурри на русские песни, — по-видимому то самое, которое в 1904 г. было издано Балакиревым под назв. "Каприччио") и набросков (начала бодрого и красочного allegro, не осуществившейся "Итальянской симфонии"; несколько тем, вошедших впоследствии в оперы — "Песни сироты", "Краковяка" из "Жизни за Царя", мотив вальса арии Ратмира из "Руслана" ), свидетельствующих насколько развился талант Г. и насколько более сознательно и свободно он стал относиться к своему творчеству. Г. признается в своих "Записках", что до сих пор он шел не своим путем. "Тоска по отчизне навела меня постепенно на мысль писать по-русски" — "мысль об национальной музыке более и более прояснялась". Возвращаясь на родину, Г. мог уже не хлопотать об устройстве личной судьбы — по дороге из Италии он узнал о смерти отца. Приехав, весной 1834 г., из-за границы прямо в Новоспасское, Г. получил материальную самостоятельность и задумал было снова отправиться за границу; в этом сказывается нерешительность его натуры, а также отсутствие в то время серьезной художественной задачи. Вскоре, однако, обстоятельства сложились так, что Г. предпочел остаться на родине. Летом 1834 г. Г. отправился в Москву повидаться с Мельгуновым и здесь возобновил знакомство с местными литературными и музыкальными кругами. Во главе первых стояли Аксаков, Погодин, Шевырев; в музыкальном мире пользовался большой популярностью общий приятель их — Верстовский. В драме и опере расцветал романтизм славянской, народной окраски; многим казалось, что Верстовский в "Пане Твардовском" и "Вадиме" (на сюжет Жуковского) создал русскую национальную оперу. Г. также поддался этому увлечению и принялся за романтическую оперу на сюжет рассказа Жуковского "Марьина роща". План оперы и начатые наброски до нас не дошли; вряд ли они были написаны, хотя отрывки оперы наигрывались приятелям композитора и, по признанию его, вошли в начатую вскоре за тем оперу "Жизнь за Царя". Осенью 1834 г. Г. приехал в Петербург и здесь также близко сошелся с литературными и дилетантскими кружками. В домах Жуковского, князя Одоевского и графа М. Вьельгорского Г. сходился с кн. Вяземским, Гоголем, Пушкиным и др. Жуковский вскоре предложил Г. для оперы сюжет Ивана Сусанина и даже вызвался написать либретто, но ограничился стихами для эпилога "Ах, не мне, ветру буйному" и, за недосугом, рекомендовал композитору молодого литератора бар. Розена. К тому же времени относятся наброски, оставшегося незаконченным, Русского народна гимна (возможно, что этот гимн предназначался одной из деталей будущей оперы), итальянской арии и др.; сочинены романсы: "Не говори, любовь пройдет", "Не называй ее небесной", "Я здесь, Инезилья" и "Только узнал я тебя". Последний был посвящен Марии Петровне Ивановой, будущей невесте Г., с которой он познакомился в доме своего родственника А. С. Стунеева. Вскоре романсы и начатые другие планы были оставлены, так как Г. вполне захватила мысль создать русскую оперу. В тесной связи с ней находилась и предстоявшая, затем осуществившаяся, женитьба. Личные переживания, по признанию Г., отразились на музыке его оперы, в драматическом сюжете которой картины семейного горя и радостей предсвадебной поры имеют крупное и жизненное значение. Трио "Не томи, родимый" вылилось в минуту тоски — "следствие безумной любви" ("Записки" Г.); искренний, задушевный хор "Разгулялася, разливалася" — сочинен во время свадебной поездки в деревню (в апреле 1835 г.), где Г. работал над оперой методически и нередко прямо писал музыку в оркестровой партитуре. Опера была закончена весной 1836 г. в Петербурге, куда Г. возвратился еще осенью. Первоначально опера называлась "Иван Сусанин", подобно опере Кавоса (1815 г.), но после посвящения ее императору Николаю получила свое настоящее название. Процесс творчества Глинки так же, как и механизм записи создавшегося для оперы материала был совершенно иной, чем у всех современных ему русских композиторов. Первоначально Г. был задуман род сценической кантаты в трех картинах: 1) сельская сцена, 2) польская сцена, 3) торжественный финал, затем, под влиянием советов Жуковского, развился план пятиактной драматической оперы. Музыка почти всегда опережала текст (написанный почти целиком бар. Розеном) и самый способ нотирования показывает уже полную техническую свободу композитора, не инструментовавшего фортепианные наброски музыки, а нередко излагавшего ее в окончательном виде оркестровой партитуры. Подобного технического мастерства не обнаруживал ни один из русских композиторов предшествовавшей или современной Г. эпохи, кроме Бортнянского. Представленная 8 апреля 1836 г. директору A. M. Гедеонову опера, несмотря на нежелание последнего, была принята к постановке, благодаря благоприятному отзыву капельмейстера Кавоса. 1-е представление "Жизни за Царя" состоялось 27 ноября 1836 г. в Большом театре, вновь открытом в этот день. Успех оперы был исключительный, но музыка ее была оценена лишь немногими, в том числе, одним из первых, кн. В. Ф. Одоевским, сделавшим в "Сев. Пчеле" (1836 г. №№ 280, 287, 288) серьезную художественную оценку "Жизни за Царя". Одоевский прозорливо возвестил, что опера Г. открывает в истории искусства новый период — русской музыки. Император Николай I лично благодарил Г., пожаловал ему перстень в 4000 руб., а вслед за тем (1 января 1837 г.) назначил его капельмейстером придворной певческой капеллы; директором ее, одновременно, был назначен А. Ф. Львов. Служба в Капелле продолжалась до декабря 1839 г., когда семейные неурядицы, вызванные ими сплетни в обществе, а также нелады с Львовым, заставили Г. подать в отставку. В этот период, кроме чисто служебных обязанностей, к которым Г. постепенно стал все более и более относиться небрежно, состоялась командировка его (летом 1838 г.) в Малороссию для набора новых певчих. Из композиций появились (1837 г.) Херувимская для Капеллы и Польский для хора и оркестра "Велик наш Бог", по заказу Смоленского дворянства, а также около 13 художественных песен (1837—39), в том числе наиболее крупные и замечательные: Ночной смотр (1837) и Северная звезда (1839) Кроме того, летом 1837 г. была сочинена, на текст H. Кукольника, дополнительная сцена в "Жизни за Царя" — Вани перед монастырем, для бенефиса Воробьевой, с тех пор постоянно исполняющаяся в опере Вслед за окончанием этой оперы Г., по совету кн. Шаховского, решил приняться за новую — на сюжет "Руслана и Людмилы". Неожиданная кончина Пушкина помешала поэту принять предложенное им участие в переделке его поэмы. Но и Г., горячо было принявшийся за первоначальные наброски оперы (в 1838 г. был разработан им подробный первоначальный план; тогда же, в Малороссии, была сочинена баллада Финна и исполнялись некоторые готовые отрывки), не мог так же спокойно и методически работать над нею, как над первой своей оперой. Только со второй половины 1840 г. он принялся за "Руслана" с большей энергией. В это время определилось его новое семейное и общественное положение. Вскоре после свадьбы у Г. уже начались нелады с женой, виною которых явились полнейшее несоответствие их характеров и привычек, излишняя, прирожденная мнительность композитора легкомысленность его жены и постоянные вмешательства тещи. В ноябре 1839 г. Г. оставил жену, предоставив ей всю обстановку и половину своих доходов, а затем вскоре, узнав, что жена его незаконно вышла замуж за Н. Н. Васильчикова, начал хлопотать о разводе. Дело закончилось, в благоприятном для Г. смысле, только осенью 1845 г., когда он путешествовал по Испании.

2—3 года, предшествовавшие окончанию и постановке "Руслана и Людмилы", имели решающее значение для Г., как человека и как художника. Наиболее значительное и крупное в творчестве было им высказано в двух операх; при совершенной художественной зрелости и техническом мастерстве, он стал проявлять почти полную апатию к дальнейшей творческой деятельности. Разрыв с женой вызвал сближение Г. с кукольниковской "братией" и участие в приятельских попойках, нередко принимавших, по свидетельству современников, гомерические размеры. Эти кутежи, вредно отзываясь на здоровье композитора, надолго сделали обычной у него потребность к вину и естественно заглушали в нем способность спокойной и сосредоточенной творческой работы, хотя Г. и был убежден, что под влиянием вина его вдохновение разгоралось. Это более наблюдалось в отношении застольных речей, каламбуров и пения, приводившего в восторг приятелей. В этот период (1839—41 гг.) Г. вел беспокойную жизнь, отказавшись от света и прежних знакомств. Он жил то у Н. Кукольника, то в общей квартире "братии" (Брюллов, Глинка, братья Нестор и Платон Кукольники, церемониймейстер попоек — художник Яненко, вылепивший в 1841 г. бюст Глинки), с которой он окончательно разошелся в апреле 1841 г. Иногда Г. устраивался самостоятельно, жил у Степанова и собирался даже за границу. Дважды (летом 1840 и весной 1841 гг.) он бывал в Новоспасском и, мало-помалу успокоившись, снова принялся за "Руслана". К 1839 г. относится предпринятое Г., ради заработка средств — получаемое им жалованье и доход с имения для удовлетворения прихотливой жизни жены сказались недостаточными — издание "Музыкального альбома", заключавшего, кроме его собственных произведений, пьесы его приятелей-дилетантов. Затем, в период жизни с "братией" были сочинены ряд романсов на тексты Н. Кукольника, изданных под общим заглавием "Прощание с Петербургом" (ввиду предполагавшегося, но не состоявшегося отъезда Г.; сочинение и издание их обязано, главным образом, инициативе П. Кукольника, как средство пополнения иссякшей кассы "братии"), и музыка к трагедии Н. Кукольника "Князь Холмский" (увертюра, 4 антракта и 3 вокальных №№), впервые поставленной 30 сентября 1841 г. в Александринском театре. Некоторые антракты, Еврейская песня, а также большинство №№ серий "Прощание", выдержавшей ряд изданий, принадлежат к лучшим и наиболее своеобразным произведениям Г. — Кукольниковской "братии" Г. обязан также поспешным и мало разработанным в сценическом отношении окончательным планом своей второй оперы. Неизвестно почему Г. не сохранил свой первоначальный план (1838) и почему устранился от ближайшего участия в разработке либретто В. Ф. Ширков (переписка с последним дает наиболее ценный материал для истории создания "Руслана"). Окончательный план оперы был составлен по признанию Г. "под пьяную руку" мало даровитым драматургом К. Бахтуриным, одним из членов "братии", а в окончательной обработке либретто "Руслана", кроме самого Г. и Ширкова, приняли участие его приятели Маркович, M. Гедеонов (ему была фактически посвящена партитура оперы, хотя в печатном издании это посвящение и было выпущено), H. Кукольник и Бахтурин. С сочиненными разновременно и без всякого порядка отдельными №№ и отрывками из "Руслана и Людмилы", Г. в 1841 г. принялся за более систематическую обработку оперы и через год, весной 1842 г., представил партитуру ее в дирекцию Императорских театров. На этот раз опера была принята Гедеоновым беспрепятственно; решено было, не откладывая, приступить к ее постановке. Композитору было назначено вознаграждение в 10% с двух третей сбора каждого представления, тогда как при постановке "Жизни за Царя" Г, обязался подпиской не требовать гонорара. Последняя работа над партитурой "Руслана" требовала уже сценических соображений режиссера и балетмейстера; это было сделано, летом 1842 г., а увертюру Г. писал осенью прямо на оркестр, во время разучивания оперы, нередко в комнате режиссера. В период окончания и постановки "Руслана" Г. снова возвратился в круг прежних музыкальных знакомств. Гр. Мих. Вьельгорскому он предоставил делать купюры; барон Раль оркестровал военную музыку на сцене.

В начале 1842 года в Петербург приехал концертировать Лист и также извлек Г. из его уединения. Сыгранные им с листа (по черновой партитуре) отрывки "Руслана" и большие похвалы, при этом случае, высказанные знаменитым артистом красотам и оригинальности музыки, еще более возбудили интерес к новой опере. Декоратор Роллер получил за свои эскизы звание академика. Некоторые костюмы были сделаны по рисункам К. Брюллова. Постановка "Руслана" ожидалась с нетерпением; билеты раскупались на несколько спектаклей вперед. 1-е представление состоялось 27 ноября 1842 г.; успех был шумный, в особенности на следующих спектаклях, и в первый сезон опера выдержала 32 представления, но затем, до 1845 г., была дана еще только 21 раз и до 1858 г. на сцене не появлялась. Отдельные №№ "Руслана" имели несомненный успех, но более всего привлекали публику волшебный спектакль и постановка. Даже в музыкальных кругах партитура этой оперы считалась "ученой музыкой", а по приговору гр. Вьельгорского "Руслан" был — оперой "неудачной" (manqué). Самолюбие композитора было уязвлено, тем более, что на этот раз успех и признание достоинства не были поддержаны свыше. У Г. навсегда сохранилось убеждение, что "Руслан" его не оценен; вернулась прежняя апатия к творчеству и общественным связям. После года бездействия, проведенного в Петербурге после постановки "Руслана", Г. добился разрешения матери на путешествие за границу, с целью побывать в Испании. В нем проснулась воспринятая с детства страсть к путешествиям и далеким странам; последние годы жизни Г., за редким исключением, прожил вне Петербурга и подолгу любил заживаться в чужих краях и местах. К немногим произведениям, написанным в это время,. до отъезда за границу, относятся: Тарантелла на слова Мятлева и Прощальная песня воспитанниц Екатерининского института — для хора и оркестра (1841 г.) и два романса "К ней" и "Люблю тебя, милая роза" (1843). Летом 1843 г., через Германию, Г. отправился в Париж, где прожил до весны следующего года. Здесь он возобновил знакомство и сошелся с Берлиозом, который включил Лезгинку из "Руслана" и арию Антониды в программу своего концерта и помог Г. в устройстве его собственного концерта (10 апреля н. ст. 1845 г. в зале Герца). В концерте были исполнены отрывки из обеих опер, Вальс-фантазия и романс II desiderio; хотя парижские критики, в особенности Берлиоз, отнеслись к Г. вполне сочувственно, но успех концерта был чисто внешний и значения для дальнейшей популяризации здесь произведений Г. не имел. Гораздо значительнее оказалось впечатление, произведенное на самого Г. произведениями Берлиоза. Он увлекся программными произведениями последнего и решил предпринять ряд оркестровых пьес, Fantaisies pittoresques, тематический материал которых надеялся собрать в Испании. Кроме того, в Париже он завел приятельские сношения со многими музыкантами и литераторами (Мериме, Герц, Шатонеф и др.), о чем свидетельствует альбом Г., сопровождавший его в Париж и Испанию, полный многочисленных заметок французских и испанских знакомых. Г. прожил в Испании 2 года, побывав в Памплоне, Вальядолиде, Сеговии, Мадриде (здесь, в сентябре 1845 г. была сочинена "Арагонская хота", первая из намеченных им "Fantaisies pittoresques"), Гранаде, Андалузии и др. местах. Здесь он отдыхал от петербургских сплетен, бракоразводного дела и забывал полувраждебное отношение к его творчеству петербургских дилетантов. Бродя по Испании, Г. изучал народные песни и пляски, собирая их в своей запиской книжке (сохранилась книжка с 17 напевами, часть которых послужила материалом для его второй испанской увертюры "Ночь в Мадриде"); тогда же им была аранжирована для фортепиано андалузская пляска "Las Mollares". В ноябре 1846 г., при посредничестве придворного пианиста Гельбенца, в одном из придворных концертов в Мадриде было исполнено трио из "Жизни за Царя"; собственного концерта Г. не удалось там устроить. Во всех своих письмах из Испании Г. свидетельствует о несравненном удовольствии, доставленном ему этим путешествием: "мне в Испании так хорошо, что мне кажется, будто я здесь родился", признается он в одном из писем. В Мадриде, наконец, Г. сошелся с одним любителем, (дон Педро Фернандец), которого вывез в качестве приятеля и пестуна в Россию и не расставался с ним до 1855 г. В июле 1847 г. Г. выехал из Испании и через Австрию, Германию и Варшаву вернулся в Россию, в Новоспасское. Собравшись осенью в Петербург, он захворал и остался в Смоленске, прожив здесь зиму вместе с сестрой Л. И. Шестаковой. В этот период были сочинены: романс "Ты скоро меня позабудешь" и несколько незначительных фортепианных пьес; к одной из них, "Молитве", впоследствии (1855 г.) были подведены стихи Лермонтова "В минуту жизни трудную". 28 января 1848 г. смоленское дворянство чествовало родного композитора торжественным обедом. Весной Г. снова отправился за границу через Варшаву, но остановился здесь и прожил до осени. Кроме устраивавшихся им музыкальных вечеров с оркестром наместника, князя Паскевича, Г. написал здесь Ночь в Мадриде и Камаринскую — для оркестра, и романсы "Слышу ли голос твой", "Заздравный кубок" и "Песнь Маргариты". В ноябре 1848 г. Г. вернулся в Петербург, но, прохворав зиму и не добившись предположенной Фреццолини в ее бенефис постановки "Жизни за Царя" в Итальянской опере, весной 1849 г. снова отправился в Варшаву и прожил здесь до осени 1851 г. В Варшаве на этот раз Г. сошелся с местными музыкантами (композитором Курпинским, органистом Фрейером и др.), изредка принимался за композиторство, жил по своему обыкновению на холостую ногу и ухаживал на этот раз за Эмилией Ом, дочерью местного трактирщика. "Поэтическое чувство" к ней возбудило и творческую деятельность Г.: кроме романса на текст Мицкевича "Rozmowa", тогда же изданного и посвященного Э. Ом (впоследствии этот романс вышел в русском переводе "О милая дева"), в это время были сочинены романсы Адель, Песнь Мери и одна из лучших глинкинских песен — Финский залив, посвященная императрице Александре Феодоровне, в то время пребывавшей в Варшаве и пригласившей к себе Г. Кроме того, в Варшаве была сочинена Прощальная песня для воспитанниц Смольного монастыря, а осенью 1851 г., перед отъездом в Петербург, было переработано, по совету кн. Одоевского, попурри из испанских мелодий, теперь получившее свое окончательное название — "Испанская увертюра" № 2 ("Ночь в Мадриде").

В июле 1851 г. Г. заболел, получив известие о кончине матери. Поручив ведение всех своих денежных дел сестре Л. Шестаковой, он снова собрался уехать за границу, но должен был отложить свое намерение и в сентябре вернулся в Петербург. Большую часть сезона Г. прожил вместе с той же сестрой и на этот раз сблизился с кружком молодежи,