Хмельницкий, Зиновий Богдан

— знаменитый малороссийский деятель, умер 27 июля 1657 г. Событие громадного исторического значения, совершившееся в половине XVII в., — соединение Великой, Малой и Белой России, которое подготовило образование могучей Всероссийской империи, с решительным стремлением к усвоению западно-европейской культуры, тесно связано с деятельностью гетмана Богдана Хмельницкого. Не мудрено, что деятельность эта, равно и самая личность его приобрели в нашей историографии немаловажный интерес; причем оценка их находилась чаще всего в зависимости от субъективных воззрений исследователей, и сделавшаяся предметом страстной полемики личность Хмельницкого остается до настоящего времени не вполне выясненною.

Так как Х. до восстания 1648 г. был в сущности лицом малозначительным, которым никто не имел оснований особенно интересоваться, то и биография его до этого времени недостаточно известна; хотя громкая роль его впоследствии и вызвала немало ретроспективных указаний, но и они не вполне достоверны, так что с некоторою вероятностью о биографии Хмельницкого до 1648 г. может быть сообщено лишь следующее.

Хмельницкие были люди не родовитые и известия о выходе их из Люблинского воеводства, из Жмуди, или из г. Лисянки (ныне Киевской губ.), о чем говорят польские и южнорусские летописи, столь же маловероятны, как и рассказ о происхождении Богдана Хмельницкого от молдавских господарей Богданов, сложившийся уже во время славы Хмельницкого. Вернее, что отец Б. Хмельницкого, Михайло Х., происходил из податного класса и был родом из г. Хмельника (ныне Подольской губ.), почему и назывался Хмельницким. Он служил сперва хлопцем у знаменитого коронного гетмана Жолкевского, к нему очень благоволившего, потом стал писарем у него же, далее сборщиком податей и счетчиком в г. Чигирине. По жене-казачке и он стал казаком и затем сотником реестрового чигиринского полка, причем за усердную службу получил около 1580 г. от чигиринского старосты поместье вблизи Чигирина, построил хутор Субботово (в 8 верстах от Чигирина, на р. Тясмине) и начал заселять свое владение, так что в результате составил себе значительное состояние; вероятно, им же была построена в Субботове деревянная Михайловская церковь. Чуть ли Михайло Х. не дослужился даже до звания чигиринского подстаросты и в таком звании был нобилитован, с причислением к гербу Абданк. Наконец, 6 октября 1620 г. он был убит в сражении под Цецорою. Насколько известно, у него остался лишь один сын — Зиновий. На основании последующих хронологических дат биографии Б. Хмельницкого можно предположить, что он родился около 1595 г; настоящее имя его было Зиновий, но, вероятно, до его рождения у отца его долго не было детей, и рождение его явилось несколько неожиданным, почему он и прозван был Богданом, и это имя пристало к нему крепче настоящего. Как человек зажиточный, Михайло Х. мог дать сыну хорошее воспитание и, по разным известиям, Богдан Х. последовательно учился в Киеве, у иезуитов в Ярославле Галицком и в Варшаве; поэтому он хорошо владел польским и латинским языками, посвящен был в круг тогдашних школьных знаний и вообще был человеком развитым и образованным, разумеется, на польский лад. По достижении совершеннолетия, Х. служил в казаках и участвовал в 1620 г. в сражении под Цецорою, где был убит его отец, а сам он взят в плен, в котором (неизвестно, в Турции, или в Крыму) пробыл 2 года и мог познакомиться с турецким (или татарским) языком и магометанскими обычаями; кажется, он был выкуплен из плена на средства короля Сигизмунда III. Известие, что Х. в 1621 г. участвовал в набеге запорожцев на Турцию, и даже был их предводителем, недостоверно; возможнее, что, по возвращении из плена, он участвовал в каком-либо запорожском предприятии, напр., в набеге 1629 г. на Константинополь, и во всяком случае Х. был в Запорожьи небезызвестен; но еще вероятнее, что в 20-х годах он служил при кабинете короля Сигизмунда в Варшаве, а потом в его гвардии, пока (до 1632 г.) не переселился в Субботово, которым он владел после смерти отца и, весьма успешно заселяя его, жил здесь состоятельным человеком. Можно думать, что это переселение было связано с его женитьбой на Анне Сомковне, богатой переяславке из купеческой семьи, от которой у него было 3 сына и 2 дочери. Старший сын Тимофей родился в начале 30-х годов, второй (Остап?) около 1635 г., третий Юрий в 1641 г.; дочери его Екатерина и Елена были замужем за его сподвижниками: первая за Данилом Выговским (братом гетмана Ив. Выговского), вторая за Иваном Нечаем.

Что Х. был уже в 30-х годах человек заметный, видно из того, что он в 1632 г. участвовал в посольстве, которое ходатайствовало перед королем о правах и преимуществах казачества; затем есть указание, что в 1634 г. Х. служил в польском войске при осаде Смоленска и получил за храбрость от короля Владислава IV дорогую саблю; а, что ему приходилось не раз участвовать в отражении татарских загонов, нападавших тогда на Украйну, на то имеются и точные указания. В 1636 г. Х., подобно отцу, был чигиринским сотником и в этом звании летом был послан казаками вместе с черкасским сотником Барабашом поздравить короля с именинами и жаловаться на притеснения от польских солдат, а в начале 1637 г. на сейм — с жалобою же на неуплату следуемого казакам жалованья. Кажется, уже в это время король, не довольный панами, дал казакам милостивую грамоту, разрешив им хлопотать о восстановлении прежнего устройства, уничтоженного после бунта 1625 г. Куруковским соглашением, и на насилия советовал отвечать насилиями. Не невозможно, что такое отношение короля было одною из причин происшедших после того казацких беспорядков; но Х. участия в них не принимал, а после разгрома казаков под Кумейками в 1637 г., когда в старшину попали люди преданные правительству, он стал войсковым писарем. Осенью 1638 г. он снова был в числе лиц, посланных казаками с киевской рады к королю просить о снисхождении к казакам после поражения под Лубнами. Тогда Х. уже не был войсковым писарем, а вернулся к чигиринской сотне, и не потому, что он участвовал в казацких восстаниях (как полагал Костомаров), а скорее вследствие недовольства им со стороны бунтовавших казаков. Этому соответствует и его роль в деле Линчая; когда тот поднял бунт против тогдашней казацкой старшины, то мятеж был потушен при, неясном впрочем, содействии Хмельницкого, и линчаевцы убежали в Запорожье. Событие это могло случиться не позже начала 40-х годов. Около того же времени Х., по преданию, сопровождал коронного гетмана Конецпольского, расположением которого он несомненно пользовался, и инженера Боплана при осмотре ими Кодацкой крепости, устроенной именно против казаков, и на похвальбы ею Конецпольского сказал будто бы: "manu facta manu destruo". Еще позднее, в 1645 г., Х. был послан королем во Францию для переговоров насчет доставки казаков во французскую службу для войны с Испанией (тогда еще продолжалась тридцатилетняя война) и окончил эти переговоры вполне успешно.

С этого времени биография Хмельницкого становится более известною, хотя все же она еще запутана наслоившимися легендами. Когда король Владислав задумал вести без согласия сейма войну с Турцией, может быть имея в виду произвести затем переворот в смысле усиления в Речи Посполитой монархической власти, то он, между прочим, желал опереться на силы реестровых казаков, число которых предполагалось увеличить. Посредником между сторонниками короля и казацкою старшиною стал Х., несомненно уже известный королю и пользовавшийся его доверием; по возвращении из Франции он виделся с королем в Варшаве, а потом поселился в Субботове и сделался снова войсковым писарем. Вернее, что король именно в это время дал казакам льготные грамоты, одною из которых восстановлялось их прежнее устройство; но привилегии эти пока должны были храниться в тайне у казацкого старшого Барабаша; впрочем, вопрос об этих льготных грамотах далеко еще не выяснен.

Весною 1646 г. канцлер Оссолинский и другие сторонники короля отправились на Украйну и виделись с Хмельницким; проектировалось будто бы доставить ему гетманство, ибо Барабаш стал относиться к королевским затеям не сочувственно. Х. хотя и указывал на трудность предприятия, но все же соглашался помогать королю и начал подготовлять дела, волнуя казаков против панов и евреев, как притеснителей и эксплуататоров народа, и без того конечно, в Малороссии весьма непопулярных; по-видимому, он пускал в ход и рассказы о королевских привилегиях. Уже в то время на Хмельницкого поступали доносы местному уряду, который, еще не предпринимая против него никаких мер, стал однако смотреть на него неблагосклонно. Может быть, Х. согласился помогать королю особенно потому, что считал себя лично оскорбленным местным урядом: от Хмельницкого потребовали поволовщины (подати); он не заплатил, вероятно, в качестве шляхтича; и как раз в то время, в начале 1646 г., когда он доставлял гетману Конецпольскому двух плененных им во время отражения набега татар, в Субботове за подать взяли из конюшни боевого серого коня. По-видимому, эта история имела отношение к тому эпизоду частной жизни Хмельницкого, который приобрел большую популярность и действительно не остался без влияния на дальнейшее поведение Хмельницкого. Чигиринский подстароста, поляк Чаплинский, приятель Хмельницкого, жил с какою-то женщиною, православною и довольно молодою (такою ее называют лица, видевшие ее в 1649 г.); Х., овдовевший в половине 40-х годов, переманил ее к себе (по другим известиям она и раньше жила у Хмельницкого в качестве няньки при детях); из этого вышла ссора; кажется, по распоряжению Чаплинского и забрали у Хмельницкого коня. Не довольствуясь этим, Чаплинский захотел отнять у Хмельницкого самое Субботово, документы на владение которым были не совсем в порядке; на этом основании Чаплинский выпросил у нового чигиринского старосты Конецпольского (сына) отдачу ему Субботова в управление, как королевского имения; может быть, Чаплинский даже пытался насильственно завладеть Субботовым. Не найдя защиты в местном уряде, Х. отправился в Варшаву и в июле 1646 г. получил от короля привилегию на потомственное владение Субботовым в качестве шляхтича. Таким образом, спор затягивался; тогда Чаплинский, по практиковавшемуся в Польше между панами обыкновению, решил не добиваться получения Субботова легальным путем, а, не обращая внимания на королевскую привилегию, расправиться самосудом; воспользовавшись тем, что весною 1647 г. Х. снова ушел в степь в отряде кн. Иеремии Вишневецкого-Конецпольского, преследовавшем набежавший татарский загон (причем на жизнь Хмельницкого сделано было будто бы изменническое покушение, хотя не удавшееся), Чаплинский, напав на Субботово, занял там пасеку и гумно с 400 копен хлеба, зажег мельницу и захватил любовницу Хмельницкого, с которою и обвенчался, по-видимому с ее согласия, обратив ее предварительно в католическую веру; зять же Чаплинского будто бы засек за грубость сына Хмельницкого (Остапа?).

В мае 1647 г. Х. отправился в Варшаву жаловаться на Чаплинского сейму, но ничего не добился, тем более, что Чаплинский предъявил против него обвинение в государственной измене, хоть и слабо мотивированное, но отчасти оправдываемое доносом на Хмельницкого со стороны чигиринского его сослуживца. Х. снова обратился к королю, причем нашлись и еще казаки, жаловавшиеся ему на панские притеснения. Владислав помочь им не был в силах, но так как он сам был тогда страшно обижен панами, разрушившими на сеймах в конце 1646 и весною 1647 г. слишком рано открывшиеся воинственные его планы, то он и дал Хмельницкому и казакам прежний совет: против силы употребить силу, и напомнил, что у них есть же сабли; король жаловался казакам, что польские магнаты его не слушают и разоряют его земли. Таким образом Хмельницкому предоставлялось основание эксплуатировать в свою пользу, с согласия короля, казацкие силы, заготовленные для королевской надобности. Легко видеть, что король, давая Хмельницкому советы, смотрел на него, как на влиятельного деятеля Речи Посполитой и своего сторонника, а впоследствии поляки в бунте Хмельницкого постоянно обвиняли главным образом короля и его польскую партию (Оссолинского и др.).

Как на королевского слугу, посмотрел на себя и Х. и вернувшись домой (в Чигирин, где у него был двор, или даже в Субботово, где сохранилась усадьба), он стал энергично возбуждать неудовольствие казаков против панства, но отнюдь не против короля; наоборот, он всюду сеял смуту королевским именем; заволновалась Украйна, происходили какие-то тайные сходки и т. п.

Кажется, Владислав тогда не совсем еще покончил с своими планами; летом 1648 г. он ездил в Литву и оттуда вел сношения с казаками, а осенью прислал в распоряжение Хмельницкого значительные суммы для подготовки к следующему лету нападения на Турцию; между тем агитация Хмельницкого сделалась уже столь значительною, что окончательно обратила на себя внимание местного уряда, особенно когда Х. обманным образом добыл спрятанные у Барабаша королевские привилегии. О предстоящей опасности донесено было новому коронному гетману Николаю Потоцкому, а Конецпольский и казацкий комиссар Шембер будто бы успели даже обманом захватить Хмельницкого на ярмарке в с. Бужине (близ Чигирина); но прямых улик против него не было, в самом уряде были у него приятели, он сумел отвертеться и лишь отдан был под надзор. Сознавая, что при основательном расследовании дела ему грозит казнь (о чем позднее, кажется, и состоялось распоряжение Потоцкого), и ему остается лишь довести агитацию до открытого возмущения, а в то же время не считая, вероятно, реестровых казаков достаточно сильными для успешной борьбы, или даже не вполне надеясь на них, Х. решил поднять беспокойное, удалое и падкое на участие во всяких беспорядках Запорожье, куда и бежал из Субботова 7 декабря 1647 г. вместе с сыном Тимофеем (отдав остальных детей в "добрые руки") и значительным числом сторонников. 11 декабря Х. прибыл за пороги, но не в Сечь, а на остров Буцкий или Токмаковский (лежавший несколько выше Сечи, которая тогда находилась на Никитином рогу); там тоже жили запорожцы, но они принадлежали к тем линчаевцам, которым Х. некогда насолил, почему агитация его здесь не только не имела успеха, но ему самому грозила сильная опасность, тем более, что Потоцкий распорядился послать за ним погоню, или, по другим известиям, приказал поймать его той залоге (отряду), которая будто бы тогда находилась в Запорожье. Х. бежал далее и чуть не решился укрыться на Дону (по крайней мере, этого боялись в Польше); но измена казаков, бывших в отряде, который должен был преследовать Хмельницкого, и перебивших своих польских товарищей, дала ему возможность продолжать свое дело. Он вернулся в Запорожье и стал волновать запорожцев, недовольных тогда польским правительством за постройку Кодака, за запрещение набегов на татар и турок и за помехи, делаемые лицам, убегавшим в Запорожье; поэтому агитация Хмельницкого, подкрепляемая ссылками на королевские привилегии, имела успех, и к нему собралось немало запорожцев и всякого бродячего люда из земель Речи Посполитой. Старшина запорожская будто бы не сочувствовала Хмельницкому, особенно узнав, что он продолжает сноситься с польским урядом на Украйне, и Х. чуть ли даже не был арестован, но вскоре его освободили. При известии о бегстве Хмельницкого в Запорожье Потоцкий, как сказано, принял некоторые меры, чтобы захватить его; Хмельницкому он не придавал особого значения, но боялся, что из-за него могут произойти беспорядки на Украйне, где накопилось немало неудовольствия против правительства. Ввиду этого Потоцкий к весне 1648 г. стал собирать войско для защиты Украйны; в то же время он вступил в сношения с Хмельницким, обещая ему в случае повинной помилование. В свою очередь Х. в марте 1648 г. послал Потоцкому жалобу, исчисляя обиды и оправдывая свое поведение; подобные же письма писал он и Конецпольскому, Шемберу и Барабашу. Для переговоров с Хмельницким Потоцкий послал Хмелецкого, знатока казацких обычаев, но Х. уже ставил слишком тяжелые условия, вроде восстановления прежнего казацкого устройства и вывода из южной Руси всех поляков; поэтому переговоры прекратились. Многие польские паны защищали Хмельницкого; одни не придавали значения всей этой истории, другие полагали, что Х. организует набег на татар; упрекали даже украинских правителей, что они своею жадностью и несправедливостью и такого человека, как Х., заставили поднять оружие. Король тоже был недоволен, что против Хмельницкого приняты были строгие меры, и рекомендовал Потоцкому разбирать судом казацкие жалобы, а канцлер Оссолинский послал в начале 1648 г. особую комиссию исследовать положение дел на Украйне; но из этого ничего не вышло, ибо у комиссии не было даже денег заплатить казакам следуемое им жалованье, чем они тогда были очень недовольны. Потоцкий оправдывался перед королем, обвиняя Хмельницкого в честолюбивых замыслах, и издавал строгие распоряжения против украинцев, бежавших к Хмельницкому; но распоряжения эти имели мало значения, и число приверженцев Хмельницкого возрастало с каждым днем, а Украйна сильно волновалась. Между тем Х., сперва склонявший запорожцев укреплять Сечь и иные подходящие места, очевидно, на случай нападения, задумал сам напасть на Украйну, но, сомневаясь в возможности успешной борьбы с поляками одними малорусскими силами, он с сыном в конце марта 1648 г. отправился в Бахчисарай искать помощи у хана. Этот поступок показывает в Хмельницком далеко не типического представителя южнорусского казачества, весь смысл существования которого основывался на борьбе с магометанством. Случалось, правда, что запорожцы при грабежах Польши пользовались помощью татар, но без союза с ханом, обращение же польских магнатов за помощью к хану во время борьбы партий было явлением неисключительным.

В Крыму был ханом Ислам Герай, хотя и связанный договором, который он в 1646 г. заключил с Речью Посполитой, но весьма недовольный ею за прекращение с 1644 г. присылки поминок, равно и за союз с Москвою, явно направленный против Крыма. Х. указал хану, что король затевал войну с магометанами, и мог это подтвердить королевскими привилегиями; он будто бы обещал даже привести в подданство хану Малороссию. Ислам Гераю хотелось воспользоваться случаем повредить Польше, пограбив ее, а, может быть, и присоединить Украйну, но он желал в то же время снять с себя ответственность перед королем; да нужно было еще отделаться от султана, призывавшего крымские силы к себе на службу. Поэтому хан помог Хмельницкому найти в Крыму союзника в лице перекопского мурзы (каймакана?) Тугай-бея (из Ширинских мурз), который, по принятому в Крыму обычаю, мог и без ханского разрешения броситься с ордою на грабеж соседних земель; но в то же время Ислам Герай о предстоящем покушении Хмельницкого сообщил кн. Иер. Вишневецкому, крупнейшему землевладельцу левобережной Малороссии, лучше других панов известному в Крыму, а султану указал на опасность от предстоящей войны с Польшей; но кн. Вишневецкий, бывший в то время в ссоре с Потоцким, никаких серьезных мер не принял. Оставив в Бахчисарае заложником сына, Х. в начале апреля уехал в Перекоп, окончательно условился там с Тугай-беем и в сопровождении орды явился в Сечь, где к половине апреля был избран запорожцами в их старшие, а 22 апреля выступил с приверженцами в поход, следуя в общем вверх по правому берегу Днепра. Орда все время двигалась несколько сзади, якобы с тою целью, чтобы сперва выждать, будет ли удачен поход Хмельницкого, а в противном случае, изменив ему, пограбить его войско. Потоцкий знал о предполагаемом нападении и готовился к охране Украйны; весною 1648 г. войско его расположено было в юго-западной части Киевщины, а сам он находился в Черкасах. При известии о подходе Хмельницкого к Днепру (близ устья Тясмины) Потоцкий притянул к себе войска из окрестностей, против Хмельницкого отправил небольшой отряд под начальством своего сына и Шембера и распорядился, чтобы на соединение с ними спустился по Днепру на лодках другой отряд, состоявший главным образом из казаков, под начальством Барабаша. В конце апреля Х. подошел к урочищу "Желтые воды", где войско его усилилось отправленным против него казацким отрядом, 4 мая изменившим правительству и перебившим старшин и бывших в отряде поляков. С 5 на 6 мая Х. и Тугай-бей разбили поляков при Желтых водах; молодой Потоцкий был убить, а другие начальники сдали войско на почетную капитуляцию, но затем были ограблены татарами и попали в плен; в числе пленных оказался и Иван Выговский (будущий гетман), вероятно, и раньше известный Хмельницкому, а теперь примкнувший к нему и ставший его ближайшим советником. После битвы Х. во время переговоров отказывался совещаться о делах с кем-либо из польских воевод, так как между ними не было ни сенатора, ни уполномоченного, которому бы он мог объяснить, что заставило его взяться за оружие. Потоцкий между тем получил известие о предстоящем приезде на Украйну короля, надеявшегося, что Х. покорится перед своим монархом и благодетелем, а затем другое — о Желтоводской битве, которое заставило его отступить к Корсуни, где он был настигнут Хмельницким и Тугай-беем; 16 мая поляки были вторично разбиты и Потоцкий с другими военачальниками взят в плен; Х. с товарищами обогатились добычею из неприятельского лагеря, а орда стала грабить Киевщину, хотя Х. и старался ее удерживать; после того Тугай-бей ушел домой. Известия о разгроме польских войск стали сигналом для всеобщего восстания на Украйне; Х. двинулся к Белой Церкви — и в это время получил известие о смерти Владислава IV. Можно было бы ожидать, что Х. воспользуется наступившим бескоролевьем и еще энергичнее поведет борьбу с поляками, тем более, что бескоролевья в Польше (как хорошо, разумеется, знал Х.) сопровождались всегда большими беспорядками; но он остановился лагерем под Белою Церковью, в ожидании последующих событий; правда, он разослал повсюду универсалы, призывая народ к себе в лагерь, и явившихся к нему хлопов организовал в полки; но в то же время он вступил в переговоры с правительством и с некоторыми панами; в нем видимо оказался тогда не народный вождь, а предводитель известной партии; даже поляки удивлялись такому поведению Хмельницкого.

В половине июня 1648 г. он отправил в Варшаву послов с жалобой на притеснения со стороны польского уряда на Украине, но и с засвидетельствованием своего верноподданичества; в инструкции, данной послам, Х. жаловался на насильственное введение унии. Очевидно, он тогда лишь понял, какое могучее орудие представляет эта жалоба: хотя при Владиславе IV положение православных было обеспечено и насилий над ними почти не происходило, но, по традиции, народ, а тем более духовенство были крайне возбуждены против унии. Желание ладить с Польшей Х. выразил и тем, что отпустил бывших у него в плену поляков; так поступал он и неоднократно. Отметим еще, что 22 июля Х. женился на Чаплинской, муж которой был еще жив (брак этот был бездетен). В то же время Х. попытался привлечь к себе благосклонность и Московского правительства. При вступлении на престол Алексея Михайловича, после крымского набега на границы Московского государства (1645), между Москвою и Польшею состоялся договор для взаимопомощи против Крыма, из коего, впрочем, не вышло ничего кроме мелких пограничных стычек. Но царь был человек миролюбивый, в Москве происходили беспорядки; поэтому московское правительство старалось поддерживать союз с Польшей, хотя и были обычные пререкания из-за прописок царского титула и т. п. Когда Х. привлек к союзу татар, то из Польши потребовали от Москвы условленной помощи; там стали к ней готовиться, но узнав о разгроме поляков, решили действовать осторожнее. Сведав об этих переговорах, Х. в свою очередь вступил в сношения с московскими пограничными воеводами, объявляя им, что казаки сражаются за православную веру, и прося помощи у царя, он рисовал ему перспективу не присоединения Малороссии, а воцарения в Польше. Ни обращение Хмельницкого к царю, ни предложение царю польской короны не представляют ничего особенного; уже неоднократно южнорусские деятели обращались к Москве за помощью в борьбе с поляками и с предложением услуг; даже Сагайдачный, в смутное время жестоко разорявший Московские земли, готов был передаться под руку царя, когда сомневался, что ему удастся добиться восстановления православной иерархии в юго-западной Руси. С другой стороны в Речи Посполитой издавна было немало людей, и даже влиятельных, желавших соединить ее с Москвою посредством избрания в короли царя, и такое настроение существовало во время царя Алексея Михайловича.

Если Х. почти в течение 4 месяцев вел себя дипломатом, то украинское население, возбужденное его бунтом, устроило такую резню панов и вообще католиков, а также и евреев, какой до того еще никогда не происходило; большинство отрядов и шаек действовало при этом на свой страх, лишь прикрываясь именем Хмельницкого. Восстание охватило не только всю Малороссию, от Гадяча до Львова, но и Белую и Черную Русь; бунтовался и старый Киев; кто из панов мог, бежал; паны же могущественные и удалые сопротивлялись, особенно кн. Иер. Вишневецкий, который, где попадал, усмирял бунтовавших со страшною жестокостью, но и он не раз отступал перед народными полчищами.

Конвокационный сейм, собравшийся летом 1648 г., и не думал о каких-либо серьезных уступках казакам, а наоборот озаботился организацией войска для усмирения бунта; но, ввиду настойчивого желания некоторых магнатов, решено было отправить к казакам для их успокоения особую комиссию; притязаниям же хана на получение по-прежнему поминок дан был резкий отпор. Так как комиссия предъявила к казакам лишь требования, ничего не говоря об их привилегиях, то мир состояться не мог, и вся эта история только скомпрометировала перед народом Хмельницкого, на которого пало обвинение в предательстве. Вскоре возобновились военные действия: Х. с огромным уже войском двинулся на Волынь и около Константинова встретился с польским войском; он завел переговоры с его предводителями, чтобы выждать прихода татар, явившихся вследствие агитации в Крыму Тимофея Хмельницкого, их и приведшего. 20—22 сентября произошло столкновение под Пилявою, и дезорганизованное ссорами между начальниками польское войско не столько было поражено оружием, сколько разбежалось от панического страха, наведенного появлением татар; Х. получил громадную добычу. Беспрепятственно дошел он до Збаража (в Галиции), где на раде казаки предложили ему гетманство; но Х. не дал согласия на это до избрания короля и, вопреки желанию казаков, не шел далее в Польшу, а разослав отряды для занятия украинских крепостей, большею частью сдававшихся без сопротивления, в октябре осадил Львов, но вскоре отступил, удовольствовавшись окупом с него. В начале ноября Х. осадил Замостье, но взять не мог и тоже ограничился окупом, причем и здесь ссорился с казаками, принуждавшими его к более энергичным действиям. Х. мог бы тогда разгромить Варшаву, в которой уже волновалась чернь против шляхты, но вместо того он отправил послов на элекционный сейм для переговоров о мире и с наказом действовать в пользу избрания в короли Яна Казимира, о чем и писал панам; кажется, он раньше заручился согласием Яна Казимира на разные льготы казачеству. Как бы то ни было, мнение Хмельницкого не лишено было значения, и 17 ноября Ян Казимир был избран в короли, о чем сейчас же был извещен Х.; королевского посланца он принял с большим торжеством, и когда тот сообщил ему приказ короля уходить из Польши и ждать его комиссаров, то Х. 24 ноября отступил от Замостья, к великому удивлению поляков, казаков и татар. По дороге Х. получил от короля булаву и другие подарки в знак признания его старшим в войске запорожском, а также разные обещания, и из Острога издал универсалы к бунтовщикам, чтобы они прекратили беспорядки, а к панам, чтобы они не мстили бунтовщикам и не преследовали православных; универсалы эти, однако, на смуту влияния почти не оказали и резни не прекратили. В начале января 1649 г. Х. прибыл в Киев, где был встречен с большим торжеством жителями и особенно духовенством, как новый Моисей, освободивший Украйну от польской неволи; Иерусалимский патриарх Паисий, ехавший в Москву через Киев, благословил Хмельницкого на войну с папистами. Х. был на верху славы, но современники указывают, что, начиная с осады Замостья, и особенно в Киеве он все время был неспокоен духом и предавался пьянству; вероятно, он не был уверен, что его политика приведет к желаемым результатам.

Из Киева Х. отправился в Переяславль, куда к нему прибыл целый ряд посольств. С турецким посольством он заключил договор о союзе и взаимопомощи с Турцией, с обещанием отдать ей часть русской Польши (до Люблина), и выпросил позволения для казаков свободно плавать по Черному и Азовскому морям и беспошлинно заниматься в этих местах торговлею. Послы господарей Молдавского и Валашского тоже хлопотали о союзе с Украйной, и Х. согласился поддерживать первого из них, Лупула, против иных претендентов, но обусловил помощь выдачею дочери Лупула Александры (Домны Розанды) за Тимофея Хмельницкого. Князь Трансильванский хлопотал о помощи, чтобы стать королем польским, и за это делал Хмельницкому очень щедрые обещания; Х. и с ним заключил союз; писал о чем-то к Хмельницкому (может быть, впрочем, позже) и Кромвель, — так знаменит стал Х.! Московский гонец привез ему подарки от царя, но от вмешательства в его дела царь уклонился. Наконец, в начале февраля явились и польские комиссары для переговоров и 10 февраля вручили Хмельницкому от короля грамоту на гетманство и знаки гетманского достоинства; но из переговоров ничего не вышло. Правительство готово было восстановить прежнее устройство казаков, но требования последних простирались уже неизмеримо далее: речь шла о полной обособленности Малороссии, уничтожении унии, изгнании евреев и пр.; число реестровых казаков должно было зависеть от воли Хмельницкого, а он полагал устроить их 40000. Затем Х. требовал выдачи его "врагов": Чаплинского (он постоянно при переговорах требовал его выдачи, но всякий раз безуспешно), кн. Вишневецкого и др. Уже на число реестровых казаков полякам согласиться было невозможно, так как у них самих регулярного войска было меньше и мобилизовалось оно гораздо труднее, чем казаки, которые составили бы тогда главную военную силу Речи Посполитой; комиссары добились лишь заключения перемирия до Троицы, с чем и уехали. Судя по их рассказам, они встретили противодействие не столько в Хмельницком, сколько в иных казаках, которых он даже побаивался; он часто бывал пьян и во хмелю сильно шумел и бахвалился, грозя Польше, но трезвый со слезами уверял, что ведет борьбу не с королем, а с панами; о пьянстве в это время Хмельницкого сообщают и лица из иных посольств.

Собравшийся в Варшаве сейм решил продолжать войну, и летом официально открылись военные действия, собственно же резня на Украйне и не прекращалась. Польское войско вступило в Подолию; Х., поднявший снова универсалами народные массы и организовавший их в полки, дожидался крымцев, с которыми на этот раз явился сам Ислам-Герай; султан тоже прислал помощь, явились и донцы; словом, войско у Хмельницкого было громадное. В конце июня Х. окружил польскую армию под Збаражем, и хотя не мог одолеть ее, но истомил месячною осадой. На выручку двинулся король с другим войском, отрешив Хмельницкого от гетманства; но когда он подошел к Зборову в начале августа, то Х. и хан, оставив часть полчищ под Збаражем, двинулись к нему навстречу, разбили его и окружили войско. В столь отчаянном положении король должен был согласиться на переговоры, предложенные Хмельницким и ханом, причем обращение Хмельницкого к королю дышало верноподданническими чувствами. Результатом переговоров было заключение двух трактатов Речи Посполитой с ханом и с Хмельницким; в первом шла речь об уплате крымцам постоянной дани, за что хан обещал помощь Польше. Зборовский же договор, заключенный с казаками 9 августа 1649 г., предоставлял им важные права, из коих главными были: запорожское войско (так назывались тогда малорусские казаки) восстановляется в прежних вольностях, число казаков определяется в 40000, составление реестра поручается гетману, в казаки могут быть записываемы как королевские, так и шляхетские подданные, но те, которые не стали казаками, должны вернуться к своим панам; Чигирин передается во владение гетмана (на булаву), в данном случае Хмельницкого; дается амнистия всем участвовавшим в восстании; польские войска выводятся из казацких местностей; не могли там жить и евреи; относительно уничтожения унии и его последствий будет сделано постановление на сейме; киевскому митрополиту дано место в сенате и пр.; впрочем, все статьи договора должны были получить утверждение от предстоявшего сейма. 10 августа Х. с сыном явился в польский лагерь и, преклонив колено перед королем, просил у него извинения во всем случившемся, хотя в то же время и оправдывался; в заключение Х. присягнул на верность королю и Речи Посполитой. Независимо от главных операций летом 1649 г. продолжалась борьба польских панов с казацкими отрядами; но с заключением Зборонского договора и она прекратилась. На Украйне стало тихо.

Зборовский трактат был торжеством Хмельницкого. К сожалению, реализация его представлялась невозможною: если бы даже поляки и решились соблюдать его (чего, впрочем, не было), то Х. все равно не мог его исполнить; его восстание всколыхнуло массу украинского населения, далеко превосходившую те 40000, которые могли попасть в войсковой реестр. И этой своевольной массе, начинавшей привыкать к казакованью, на совести которой лежали многочисленные грабежи и убийства, приходилось возвращаться в подчинение панам, работать на них и зачастую ждать жестокого возмездия! Назначая число казаков в 40000, Х. с одной стороны имел в виду, что и на такое количество поляки согласятся очень неохотно, с другой — он вовсе и не думал разорять панов, напр., путем передачи их имений крестьянам, что в сущности более всего интересовало восставшие массы, но Речь Посполитая не могла допустить существования и 40000 реестровых казаков, ибо тогда Малороссия приобрела бы в ней по количеству войска первенствующее значение, совсем неудобное для шляхты, отнюдь не желавшей распространить свои права и преимущества на православнее казачество. Все это сказалось, впрочем, не сейчас после договора. Х. с большим торжеством проехал через Украйну в Киев, затем поселился в Чигирине и жил там с большой роскошью, подобно крупному польскому пану, имея много сокровищ (в рассказах размер их, конечно, преувеличивается) и получая с своих имений огромные доходы; он носил горностаевую мантию и вообще наряды, осыпанные драгоценностями, окружил себя гвардией из казаков и татар и чеканил монету со своим именем. Наезжал он и в Субботово, которое хорошо устроил и где выстроил большую каменную Юрьевскую церковь.

Всю зиму 1649—1650 г. X, был занят водворением порядка на Украйне, причем везде сохранял прежний польский строй, лишь подчиняя его новому— военному. Но главное затруднение оказалось при устройстве реестра: в казаки пожелала записаться масса народа, как из королевских, так и из панских подданных; Х. предпочитал вторых, но и их было слишком много; он не знал, что делать, и, кажется, втихомолку приписывал больше, чем имел право, и создал особое "охочее" войско. Первые же возвратившиеся на Украйну паны стали жаловаться на отсутствие в их имениях подданных; не попавшие в реестр или убегали в московские владения и на Запорожье, или бунтовались и убивали своих помещиков; Х. помогал панам усмирять такие бунты, иногда даже казня возмутившихся крестьян, но удерживал панов от несвоевременного еще, по его мнению, появления в Малороссию. Многие населенные имения Х. отдал в заведование своей генеральной старшине и полковникам, начав этим путем создавать малороссийский помещичий класс. В начале 1650 г. сейм, хоть и не без ропота, утвердил Зборовский договор; правда, из-за места в сенате киевскому митрополиту заволновалось католическое духовенство, и митрополит, во избежание неприятностей, уехал из Варшавы, но некоторые обещания поляки исполнили. Тогда Х. стал разрешать панам возвратиться в их имения и издавал универсалы к их подданным о повиновении; те, разумеется, продолжали сопротивляться, некоторые паны жестоко мстили подданным за минувшие гр