Кавелин, Константин Дмитриевич

— русский историк, юрист, философ, публицист и общественный деятель, род. 4 ноября 1818 г. в С.-Петербурге, ум. там же 3 мая 1885 г. Происходя из старинного русского дворянского рода, началом своим восходящего к ХVII в., К. Д. Кавелин принадлежал по своему положению к среднему провинциальному помещичьему кругу и только вследствие личных талантов и путем борьбы с окружающею средою вышел за черту этого круга. Дед К. Д. Кавелина, секунд-майор Александр Михайлович Кавелин (умер около 1812 г.), от брака с Анною Ивановною Кошелевой имел семнадцать человек детей — одиннадцать сыновей и шесть дочерей; вследствие такого большого семейства довольно значительное состояние его, заключавшееся в 500 с лишком душах крепостных крестьян (в губерниях калужской, рязанской и тамбовской) при разделе между его детьми раздробилось на очень мелкие владения и сыновья и дочери А. М. Кавелина стали мелкопоместными дворянами, за исключением второго сына, Дмитрия Александровича, отца Константина Дмитриевича. Д. А. Кавелин в царствование императора Александра І весьма успешно служил по ведомствам внутренних дел и народного просвещения и за службу свою получал как аренды и единовременные крупные денежные награды, так и пожалования землей, что дало ему возможность значительно увеличить свои наследственные владения.

Он был человек весьма образованный и находился в близких отношениях с просвещенными людьми своего времени: А. И. Тургеневым, гр. Сперанским, Магницким, Жуковским, гр. Блудовым, Д. В. Дашковым, кн. П. А. Вяземским, Батюшковым, гр. С. С. Уваровым; одни из названных лиц были его товарищами по учению в Московском благородном пансионе, другие — сослуживцами. Указанные обстоятельства возвышали Д. А. Кавелина в глазах его мелкопоместных родственников, среди которых он пользовался большим влиянием, и выделяли его из общей массы министерских чиновников. В 1805 году он женился на дочери умершего придворного архитектора, шотландца Белли, Шарлоте Ивановне, и имел от этого брака семь человек детей, из которых Константин Дмитриевич был пятым. Первоначальное воспитание и образование К. Д. Кавелин получил в доме родителей. Когда он переходил в отроческий возраст, служебная карьера его отца сильно пошатнулась, что, естественно, повлияло как на материальные условия жизни всей семьи, так и на душевное расположение отца Константина Дмитриевича: он захандрил и впал во внешнее обрядовое благочестие, почва для которого была уже готова в более раннем религиозном направлений его мыслей. Прежние друзья Д. А. Кавелина, за весьма малыми исключениями, от него отстранились и общество его почти исключительно состояло из родственников и новых знакомых, в числе которых преобладали духовные лица, преимущественно монахи. Из Рязани, где Д. А. Кавелин служил при ген-губ. А. Д. Балашове, он в 1829 г. переехал со всей семьей в Москву, где и прожил до конца своей жизни. Отроческие годы К. Д. Кавелина начались в Москве, но воспитание его и образование как раз в эту важную пору жизни, вследствие указанных выше причин, не могли быть рациональны и систематичны. Уже в эту пору для К. Д. Кавелина наступила нравственная ломка и борьба с семейной средой. Его пытливый ум и чуткое сердце еще тогда представили ему воочию всю неправду помещичьего крепостного права и семейного произвола, среди которых он рос. Он возмущался тем и другим и симпатии его направлялись к бесправным и обездоленным крестьянам и дворовым, а нежное чувство, оскорбляемое мелочной строгостью отца и придирчивою педантичностью матери, развивало в юноше ненависть к произволу и умственному гнету. Но по своей природной организации К. Д. Кавелин не мог озлобиться до крайней степени: не допустила его до этого сердечность его натуры, особенно выражавшаяся во дни отрочества. С этого уже времени в нем проявляется непреодолимое желание улучшить положение крепостных, а с течением времени все более и более развивается сознание, что крепостное право действует развращающим образом не только на крестьян, но и на помещиков. Из целой массы гувернеров-иностранцев и случайных учителей К. Д. Кавелина принесли ему несомненную пользу и оставили в его психической жизни прочный след лишь двое, дававшие ему уроки в последний год перед его поступлением в Московский университет, когда он был уже 15—16-летним юношей. То были известный филолог, эллинист и санскритолог К. А. Коссович и еще более известный литературный критик В. Г. Белинский.

В 1835 году К. Д. Кавелин поступил в Московский университет на историко-филологический факультет, но вскоре перешел на юридический, будучи увлечен чтениями только что вернувшихся из-за границы профессоров: философии и энциклопедии права П. Г. Редкина и римского права Н. И. Крылова. Оба эти выдающиеся в русской науке правоведения ученые, непосредственные ученики и последователи Гегеля, философская система которого в то время властвовала над германской мыслью, оставили глубокий след во всем последующем научном направлений Кавелина. Редкину он обязан дальнейшим развитием и систематизацией своего природного, обобщающего строго-логического, но отвлеченного мышления, а Крылову — восприятием от него точного, научного метода исследования правовых явлений. Но кроме этих двух профессоров вообще подъем научного преподавания того времени в Московском университете и умственное оживление среди студентов благотворно влияли на расширение миросозерцания даровитого юноши Кавелина: в год поступления его в Московский университет произошли два знаменательных явления в жизни этого старейшего на Руси рассадника высшего знания: попечителем Московского университета был назначен граф С. Г. Строгонов, связавший с своим именем лучшую пору в жизни университета и был введен новый университетский устав, впервые поставивший на научную высоту русское университетское преподавание. В "строгоновское" время Московский университет стал центром умственной жизни и Москвы, и всей России. К Московскому университету примыкали образовавшиеся тогда в Москве литературно-философские кружки, в которых вырабатывались два противоположные и враждебные одно другому культурно-общественные воззрения на русскую действительность — западническое и славянофильское. Распря между ними происходила в оживленных спорах в московских "литературных салонах" и переносилась оттуда на страницы газет и журналов и на университетские кафедры. Еще в студенческие годы Кавелин посещал эти салоны и из них наибольшее влияние оказал на него салон А. П. Елагиной, по первому браку Киреевской, матери основателей славянофильского учения — братьев Петра Васильевича и Ивана Васильевича Киреевских. Он сблизился тогда с обоими братьями, а затем, несколько позже, и с остальными корифеями славянофильства: А. С. Хомяковым, К. С. Аксаковым и Ю. Ф. Самариным. Хотя впоследствии, как мы увидим, Кавелин и пристал к "западникам", но близость к славянофилам в юности оставила в нем настолько глубокие следы, что вполне западником он никогда не был; влияние славянофильства заметно как в его магистерской диссертации, относящейся к 1844 г., так и в его последующем миросозерцании. В 1839 г. Кавелин кончил курс кандидатом прав, получив золотую медаль за сочинение, написанное на тему Крылова: "О римском владении". До 1842 г. он жил в Москве, при своих родителях, слав в 1840 г. экзамен на магистра гражданского права и вращаясь в московских университетских и литературных кружках и еще усерднее посещая литературные салоны, из которых кроме упомянутого выше салона Елагиной сильное влияние на склад его мыслей оказали салоны П. А. Чаадаева и А. С. Хомякова, вождей западников и славянофилов того времени. Особенно сблизился он тогда с замечательным в истории русской мысли деятелем Т. Н. Грановским, известным профессором всеобщей истории в Московском университете, начавшим там свои чтения осенью 1839 г. Это сближение, основанное на родственных чертах Грановского и Кавелина в организации их духовной природы и характера, перешло со временем в самую тесную между ними дружбу и со стороны Кавелина доходило почти до культа. Кавелина влекло к университетской кафедре, но он встретил сильные препятствия в своей семье. Отец его считал в это время занятия наукой, основанной на зловредном гегелианстве, опасным вольнодумством, а мать, следуя шаблонному светскому пониманию того времени "карьеры", считала для своего сына, потомственного дворянина, унизительной профессуру, годную, по ее мнению, только для "разночинцев". С отцом К. Д. Кавелин еще мог бороться, но Шарлота Ивановна была женщина с таким характером, что К. Д. Кавелин должен был ей уступить. В 1842 г. он переехал в Петербург и поступил на службу в Министерство Юстиции; но канцелярская служба, несмотря на удачное ее начало, не привлекала его; он тяготился ею и сблизился в Петербурге с литераторами, составлявшими кружок тогдашних петербургских западников. Во главе этих новых друзей Кавелина стоял его бывший учитель Белинский, в то время уже первенствовавший в "Отечественных Записках" (которые выходили с 1839 г. под редакцией А. Краевского); вокруг Белинского группировались молодые представители только что нарождавшейся "натуральной" школы в русской литературе: И. И. Панаев, Н. А. Некрасов, И. С. Тургенев и часто наезжавший из Москвы в Петербург к своему другу Белинскому В. П. Боткин; со всеми ими познакомился К. Д. Кавелин, но особенно сильно, привязался к Белинскому и к Тургеневу, с которыми не прерывал сношений до конца их жизни. Кавелин, находя умственную и нравственную опору в кружке Белинского, начал работать над магистерской диссертацией об основных началах русского судоустройства и гражданского судопроизводства от Уложения до Учреждения о губерниях. В начале 1844 г. он защитил эту диссертацию в Москве и вслед за тем получил в Московском университете место и. д. адъюнкта при кафедре истории русского законодательства (которую в то время занимал проф. Морошкин). Чтение лекции Кавелиным в Москве продолжалось всего четыре года, с 1844 по 1848 г., но тем не менее было весьма плодотворно и для русского просвещения вообще и для русской исторической науки в частности. За эти годы Кавелин сошелся с А. И. Герценом, незадолго перед тем поселившимся в Москве и, войдя в его кружок, испытал на себе влияние общественных французских доктрин, во главе которых стояло известное учение Сен-Симона. Кавелин поместил в "Отечественных Записках" и в "Современнике" (возобновленном Панаевым и Некрасовым в 1847 г.) ряд статей по русской истории и истории русского права, большею частью критического или полемического содержания, составивших ему почетное имя не только среди русских ученых и литераторов и в образованной публике, но и между учащейся университетской молодежью. Университетское преподавание Кавелина и его отношения к студентам также привязывали их к нему и он явился одним из популярнейших московских профессоров: имя его ставилось наряду с именами Грановского и Редкина. В журнальных статьях и с университетской кафедры он популяризировал новую теорию об историческом развитии русской гражданственности, теорию, выводившую, вопреки славянофилам, весь русский общественный и государственный быт из первоначального быта, кровно-родового, патриархального, а не общинного, и придававшую первенствующее значение в русской исторической жизни реформе Петра Великого. Эта теория, развившаяся со временем в особую школу, известную в русской историографии под именем школы историко-юридической или родового быта, считает Кавелина, вместе с С. М. Соловьевым, своим основателем. Но если мы припомним, что С. М. Соловьев окончил курс в Московском университете лишь в 1842 г. и впервые высказал теорию родового быта в 1846 г. в статье "О родовых отношениях между князьями древней Руси" ("Московский ученый и литературный сборник", I, 203—215), а Кавелин указал на ее положения уже в своей магистерской диссертации и излагал ее с кафедры с 1844 г., — то должны будем признать основателем школы родового быта в Московском университете одного K. Д. Кавелина. Из числа его слушателей теорию родового быта развивали в своих исследованиях два известные ученые по истории русского права: Б. H. Чичерин (самый крайний представитель теории) и Ф. М. Дмитриев. В частных беседах со студентами Кавелин пропагандировал мысль о неизбежности освобождения крестьян от крепостной зависимости и, относясь к молодежи безусловно честно и правдиво, непрестанно сохранял веру в русское молодое поколение. Вот чем, помимо своих чтений, Кавелин особенно привязывал к себе учащееся юношество! К сожалению, столь благотворное влияние его на университетскую молодежь скоро должно было прекратиться. В 1845 г. Кавелин женился на Антонине Федоровне Корш, сестре известных литераторов Евгения Федоровича и Валентина Федоровича Корш; старшая же сестра ее Любовь Федоровна еще раньше вышла замуж за профессора Никиту Ивановича Крылова. На почве семейных отношений Кавелина с Крыловым возник между ними целый ряд прискорбных недоразумений, принявших в 1847 г. общественно-служебный характер. Все молодые профессора, а из более пожилых П. Г. Редкин, стали на сторону Кавелина и в Московском университете возникла "профессорская история", печальным результатом которой было оставление кафедр многими из профессоров, в том числе Кавелиным и Редкиным. С 1848 по 1857 г. Кавелин опять состоял на службе в Петербурге; в девять лет он часто менял места своего служения, очевидно не удовлетворяясь ими: с 1848 по 1850 г. он занимал место "редактора" в городском отделе Хозяйственного департамента Министерства Внутренних Дел; в 1850—1853 гг. — начальника воспитательного отдела в штабе главного начальника военно-учебных заведений; в 1853—1857 гг. — начальника отделения в канцелярии Комитета министров. В Петербурге Кавелин сблизился с выдающимися личностями в сфере политической и общественной жизни. Он стал известен и заслужил внимание великой княгини Елены Павловны, принимавшей весьма деятельное и значительное участие в важнейших реформах императора Александра II, в особенности же в краеугольной из этих реформ — освобождении крестьян. Ближайшими петербургскими друзьями Кавелина были: фрейлина великой княгини Елены Павловны, баронесса Э. Ф. Раден, братья Милютины, Дмитрий Алексеевич, впоследствии военный министр и Николай Алексеевич, организатор "редакционных комиссий" по освобождению крестьян и убежденный сторонник укрепления русской власти в царстве Польском; К.К. Грот, А. П. Заблоцкий-Десятовский, В. А. Арцимович и Ю. Ф. Самарин. Мысль об освобождении крестьян всецело поглощала Кавелина и сближала его с названными лицами, которые точно так же, как и он, страстно преданы были этому вопросу, известному в 50-х годах под именем "эмансипации". Та же мысль побудила Кавелина в исходе 40-х годов войти в число членов Императорского Русского Географического Общества и, несколько позднее, принять должность непременного секретаря Императорского Вольного Экономического Общества: в обоих этих обществах в то время назревал уже вопрос об уничтожении крепостного права, хотя, по условиям времени, находился, так сказать, под спудом; в первом обществе подготовлялся для этого дела материал в виде этнографических и статистических исследований русского крестьянского быта, во втором — выражался в форме пропаганды "рационального сельского хозяйства". К этому времени относится ряд замечательных статей Кавелина по изучению русского народного быта, помещенных в "Современнике" и в изданиях Географического Общества. В 1853 г. умерла мать Кавелина и он явился "помещиком", владельцем крестьян в самарской губернии. С этого времени его начинает преследовать забота "об улучшении быта" его собственных крестьян, что видно из сохранившихся в его бумагах весьма интересных проектов такого улучшения и переписки с его управляющими. Около того же времени возникла знаменитая "записка" Кавелина об освобождении крестьян, окончательная редакция которой относится к 1855 г., уже ко времени воцарения императора Александра II. В этой записке, которая составила Кавелину политическую репутацию и имела впоследствии большое значение, как в деле 19 февраля 1861 г., так и в личной судьбе ее автора, он энергично высказывается за освобождение крестьян с землею и за уничтожение разных видов крепостного права, в государственной и общественной сферах России. Голос Кавелина о выкупе государством крестьянских наделов был если не самым первым, то одним из первых, и этот принцип, как известно, лег в основание "Положения 19 февраля 1861 г.". В 1857 г. сфера деятельности Кавелина значительно расширяется: он, при участии великой княгини Елены Павловны, приглашен был в наставники русской истории и гражданского права к покойному цесаревичу Николаю Александровичу (старшему сыну императора Александра II, скончавшемуся в 1865 г.), а советом Петербургского университета был избран в профессора гражданского права; вскоре временно поручено было ему и чтение философии права. Сблизившись еще больше с названными выше провозвестниками "эмансипации", Кавелин сошелся с "молодыми" профессорами петербургского университета, врагами научной и школьной рутины, и представителями "прогрессивного" направлений петербургской и московской журналистики, каковыми являлись в то время Чернышевский с Добролюбовым и редактор "Русского Вестника" M. H. Катков. Нам странно теперь произносить эти имена вместе, но в 1856—1859 гг. они стояли рядом. Имя Кавелина снова, как во время его московской профессуры, быстро делается одним из самых популярных имен не только в столице, но во всей России; с энтузиазмом произносится оно молодежью и прогрессистами и с озлоблением — людьми рутины и регресса. Но и на этот раз такое выдающееся положение Кавелина не было продолжительным. Из лагеря влиятельных сторонников крепостного права, противников зарождавшихся течений в русской мысли, поднялись против него, как наставника Наследника престола, различные инсинуации, а затем возникшие в Петербургском университете беспорядки заставили его вторично покинуть кафедру. Оклеветанный перед императором Александром II, он в начале 1858 г. принужден был оставить должность наставника при цесаревиче Николае, причем отказался как от предложенной ему за нее пенсии, так и от чина действительного статского советника, а три года с небольшим спустя, в конце 1861 г., вышел в отставку и из профессоров Петербургского университета. Причиной этого выхода были мероприятия и распоряжения тогдашнего министра народного просвещения графа Путятина и петербургского попечителя генерала Филипсона по отношению к замешательствам среди студентов. Вообще 1861 год явился в жизни Кавелина, трагическим годом. 19 февраля совершилось лучшее чаяние всей его жизни — освобождение крестьян, причем осуществилась его мысль об освобождении их с землею; но это радостное событие было для него омрачено тяжелым личным горем: за несколько дней до этого умер его 14-летний сын, подававший большие надежды. К тому же году относится неудачный дебют Кавелина на поприще редактора еженедельной газеты и почти открытый разрыв его с редакцией "Современника". Газета "Век", предпринятая Кавелиным в 1861 г., вместе с В. П. Безобразовым и А. В. Дружининым, имела своею программою пропагандировать среди общества мирный и законный прогресс, и такое направление вызвало нападки и насмешки со стороны "Современника", которому оно представлялось слишком умеренным. Редакторство Кавелина прекратилось в самом начале "Века", вслед за смертию сына, да и самая газета просуществовала недолго: перейдя с конца 1861 г. в руки П. И. Вейнберга, она прекратилась в следующем 1862 г. С 1862 по 1877 г., в течение пятнадцати лет, Кавелин был, что называется, "не у дел". Причисленный в 1862 г. к Министерству Народного Просвещения, он, ввиду предположенного пересмотра устава русских университетов, был командирован преемником гр. Путятина В. А. Головниным за границу, для изучения состояния университетов во Франции и Германии. За границей Кавелин пробыл до конца 1864 г. но собранный им интересный материал о положении высшего преподавания и быта студентов во Франции и Германии не был применен к делу: новый университетский устав был обнародован в мае 1863 г., до возвращения Кавелина в Россию; тем не менее двухлетнее пребывание его в Западной Европе имело важное для него значение. Кавелин отдохнул психически в Германии, этой классической стране университетского преподавания, строгой науки и уютного ежедневного существования, и, смотря на Россию "из Европы", лучше понял наши внутренние дела и во многом изменил свои воззрения. Оживленная переписка Кавелина за 1862—1864 гг. с его друзьями, остававшимися в России, в особенности с баронессой Э. Ф. Раден, живо передает его воззрения на наши внутренние дела за это время и сообщает интересные фактические данные из общественной русской жизни тех лет. Припомним, что эти года были годами "искушения" на пути нашего прогрессивного развития с 1856 г. То было время осуществления крестьянской реформы, разгара польского восстания, бурного развития крайних отрицательных воззрений, теоретических и политически-общественных, среди молодежи и вместе с тем время чаяния дальнейших реформ. У Кавелина в эти годы сложился тот умеренно-либеральный, но вполне независимый образ мыслей, который заставил его с одной стороны разойтись со многими из своих старых друзей, начиная с Герцена, и отшатнуться от крайних новых русских воззрений, с другой — отдалиться от официальных сфер, где на его самостоятельность смотрели иногда, как на своего рода сопротивление властям. Исходя из совершившегося факта — освобождения крестьян, которое он считал основой и точкой отправления всей последующей русской общественной и политической жизни, Кавелин призывал прежде всего, русское дворянство, за которым признавал по праву его исторические заслуги, отбросить свои quasi-либеральные политические мечтания и серьезно, став во главе практической, всесословной, местной, хозяйственно-экономической деятельности, сохранить этим свое первенствующее общественное положение; залог политической и общественной силы России он видел в консервативной крестьянской массе, преобладающей у нас, как нигде в мире, над интеллигентными классами. В этом смысле своеобразно называл Кавелин Россию "мужицким царством" и желал прежде всего упрочения благосостояния духовного и материального (умственно-нравственного и экономического) в русских народных массах и дальнейшего и прогрессивного их развития. Кавелину более чем прежде ясно представилось коренное различие между Россией и Западной Европой, между общественностью и культурой нашей и романо-германской; он увидал тщету и вред легкомысленных заимствований для нас с Запада политических и общественных форм и увлечений "последними словами" европейской науки и изложил свои воззрения в двух монографиях: " Дворянство и освобождение крестьян", Берлин, 1862 г. и "Мысли и заметки по русской истории" ("Вестник Европы", 1866 г., кн. II). Благодаря заграничной поездке Кавелин постиг, более чем когда-либо, что суть цивилизации вообще и цивилизации русской в частности заключается в умственном и нравственном развитии отдельных человеческих личностей — составных частей, элементов общества, а потому особенно прилежно стал работать над вопросами психологии и этики. Результатами этих работ явились: "Задачи психологии " в 1872 г., "Задачи этики" в 1885 г. (вторым изданием в 1886 г.) и статья: "Злобы дня", напечатанная уже после смерти автора в "Русской Мысли" 1888 г., кн. 3 и 4.

Возвратившись в конце 1864 г. из-за границы в Петербург, Кавелин нашел занятия у своего друга, K. K. Грота, в то время директора департамента неокладных сборов в Министерстве финансов, при условии, что он имеет право не пользоваться преимуществами государственной службы, т. е. не будет получать ни чинов, ни орденов. Занятия его состояли в юридических работах по акцизу, что уподобляло его полуофициальное служебное положение должности юрисконсульта. Разойдясь в 1862 г. с редакцией "Современника", Кавелин примкнул к двум периодическим изданиям, с редакторами которых , находился в близких отношениях — к "С.-Петербургским Ведомостям" (1863—1875 гг.), издававшимся В. Ф. Коршем, и к "Вестнику Европы", возобновленному в 1866 году бывшим профессором всеобщей истории в Петербургском университете М. М. Стасюлевичем. В этом журнале Кавелин сотрудничал до конца жизни, а по переходе редакции "Петербургских Ведомостей" в 1875 г. к другому редактору, стал участвовать в "Неделе" П. В. Гайдебурова (1875—1877 гг.) и "Новостях" О. К. Нотовича (1882—1884 гг.); участвовал он также в двух новых изданиях — В. Ф. Корша "Северный Вестник" (1877—1878 г.) и М. М. Стасюлевича "Порядок" (1881 г.), а также и в возникшем в Москве в 1880 г. журнале "Русская Мысль". Статьи Кавелина, помещенные во всех этих изданиях, касались вопросов внутренней общественной жизни России того времени и, главным образом, вопроса крестьянского, а затем вопросов психологических, которым, как сказано выше, он придавал особенно важное значение. В 1877 г. Кавелин, оставаясь на службе в департаменте неокладных сборов, принял избрание на кафедру гражданского права в преобразованной Военно-юридической академии, в которой и начал чтение лекций с 3 сентября. 1878 г. Это было последним учено-педагогическим его служением; на должности профессора Военно-юридической академии он и умер, унося в могилу то же восторженное к себе отношение со стороны военной учащейся молодежи, какое питали к нему студенты двух университетов — Московского, в 40-х годах, и Петербургского, в 50-х, когда он там профессорствовал. В последние годы жизни Кавелина его ученые заслуги были оценены двумя университетами — Киевским и Казанским, и тремя юридическими обществами — московским, петербургским и одесским, избравшими его в свои почетные члены. За три года до кончины, в 1882 г., Кавелин был. избран в президенты Императорского Вольного Экономического Общества, но занимал эту должность всего лишь два года, до 1884 г. Как историк, Кавелин имеет значение в русской историографии в смысле основателя школы родового быта и распространителя в публике ее положений. В статье "Взгляд на юридический быт древней России" и в некоторых рецензиях Кавелин с особенною ясностью выразив свои воззрения на постепенное образование у русских славян быта гражданского и государственного из первоначального, патриархального, родственно семейного быта, путем постепенной эволюции личности. Личное начало, столь сильно развитое — по воззрению Кавелина — христианством и бытом германо-романских племен, являет собою для каждого народа, безусловный элемент прогресса и цивилизации, но по господству у славяно-руссов семейно-родственного быта, оно не могло у нас возникнуть самостоятельно и независимо от Западной Европы; выработавшись в древней Руси только как форма, весьма грубая и не развитая, лишенная содержания, личность должна была получить это содержание извне, оттуда, где она развилась всего более, т. е. из Западной Европы, что и выполнено реформой Петра Великого. Иоанн Грозный и Петр Великий являют собою воплощение двух, так сказать, фазисов развития у нас личности: первый — древне-русского, формального; второй — нового, европейского, внутреннего, широкого. Стадии, моменты развития русского общественного быта, по взглядам Кавелина, были таковы: 1) Первоначальные славяно-русские племена, состоявшие из многих разрозненных между собою семейств, управлявшихся старейшинами по возрасту, путем естественного размножения посредством нарождения, разрастаются в несколько родов, в которых, при дальнейших их разветвлениях, все более и более теряется сознание кровного родства; вследствие этого, возникают общины и племенные союзы, образующиеся все-таки по типу кровно-родового быта; общины сходятся на совещания — веча, возникают города в защиту от врагов, старейшины выбираются. 2) Затем наступает еще большая потеря сознания кровного родства между родами-союзами и общинами; начинается разложение общин, племенных союзов и родов на семьи, которые враждуют друг с другом ("воста род на род" — как говорят наши летописи). Князья приглашаются извне (из Варяг), для умиротворения внутренних раздоров. Эти князья приносят к нам дружину, основанную на начале личности; но это начало очень скоро растворяется в кровно-патриархальных основах славяно-русского быта: менее чем через столетие варяги славянизируются, и Ярослав, сын Владимира, является уже совершенным славянином, пытающимся основать государственный быт Руси на семейно-родовом начале. Это быт юридический (потому что государство тогда было развито еще не вполне). С семьей Ярослава происходит то же, что произошло с славянскими семьями до него, и что происходило с разными частными семьями, ему современными: она разрослась в род, а затем стала распадаться снова на семьи. По семье Ярослава и ее потомству мы можем изучать то, что делалось в это время во всех остальных славяно-русских семьях, наблюдения над которыми не доступны историку. 3) Это распадение на семьи княжеского рода, проявившееся со второй половины XII в., выделяет из себя личный элемент в начале вотчинном, особенно сильно выразившемся в северо-восточной Руси, и служащим переходом к 4) — началу государственному, которое с Иоанна III, облекаясь в формы политические, вступает в борьбу с началами вотчинным и родовым. Такова по Кавелину общая схема развития русской общественности из кровно-патриархальных начал. Она, правда, отличается слишком отвлеченным построением и в настоящее время положения ее далеко не могут быть приняты всецело, но в 40-х и 50-х годах схема эта являлась целой программой для разработки внутренних, преимущественно правовых вопросов русской истории; в наши же дни, она важна в двух отношениях: 1) в методологическом, давая несколько важных приемов синтезирования исторических явлений, 2) в общественно-психологическом, ставя личное начало, личность человека, основой общественного развития; эти две темы и являются любимыми темами ученых трудов Кавелина, и исторических, и философских, и юридических, Первая тема может быть формулирована в следующих тезисах: 1) Внутренняя русская история есть стройное, органическое, разумное развитие нашей жизни, всегда единой, как всякая жизнь, всегда самостоятельной, даже во время и после реформы Петра Великого). 2) Наша история представляет постепенное изменение форм, а не повторение их, следовательно, в ней было развитие, не так как на Востоке, где с самого начала до сих пор повторяется почти одно и то же; в этом смысле мы народ европейский, способный к совершенствованию, к прогрессу. 3) Только путем самого тщательного изучения своего прошлого и настоящего, изучения, основанного на точных научных приемах, без предвзятых идей, мы можем выяснить наше современное положение и действительное отношение к Западной Европе, от которой отличаемся во многом, но плоды цивилизации которой должны быть усвоены нами. 4) Взгляд, теория, непременно предполагают фактическое знание предмета; но и наоборот, фактическое изучение невозможно без теории; сухое знание всех фактов недостижимо по их бесконечному множеству; сверх того, оно совершенно бесполезно, в сущности ничего не прибавляя к нашему знанию; взгляд, теория определяют важность фактов, придают им жизнь и смысл. 5) Современный быт русского крестьянства хранит в себе такие остатки старины и древности, что изучение этого быта для того, чтобы уяснить себе древнейший и старинный быт наших предков, важнее, чем свидетельства летописей и других письменных источников; это последнее положение вытекает из трудов Кавелина по русской этнографии, естественно примыкающих к его историческим работам, и в высшей степени важно. По словам одного из критиков, Кавелин, по методу этнографического исследования и по выводам и объяснениям частностей и отдельных явлений, на тридцать с лишком лет опередил Леббока, Тейлора и Мена. Этнографические изучения легли у Кавелина в основу замечательной его статьи "Мысли и заметки по русской истории", представляющей обобщение тех изменений в его исторических воззрениях, которые произошли у него в 60-х годах. Вот краткое изложение этой статьи. Подробное знакомство с историей великорусского племени дает возможность правильнее понять его племенные и общественные особенности и его политическое значение среди других русских племен. Колонизация славяно-руссов среди финнов с запада началась весьма рано, но великорусское племя возникает этим путем не ранее XII — XIII в. Колонисты принесли с собой христианскую религию, в виде греко-российского православия, организованного в стройную систему византийской церковности, но у них не было установившихся самостоятельных общественных и культурных форм, и потому они должны были начинать свою жизнь на севере с самых первобытных начал общежития. Эти два обстоятельства и легли в основу двух особенностей великорусской общественности: православие, как ясное отличие колонистов от туземцев-язычников (христиане = крестьяне) явилось у них выражением их самосознания и заменило место национальности, народности; вследствие чего у великоруссов православная церковь получила характер организующего государственного, политического учреждения, под покровом которого окрепло и выработалось их национальное сознание. Начиная жизнь сызнова среди финских инородцев, на широкой первобытной территории, славянские насельники имели всю возможность проявить свою племенную склонность к молодечеству, к разгулу, к безграничной свободе, к удали, без цели и без предела. Эти черты великорусса создали казачество, разбойничество, и породили массовые движения и взрывы, выступавшие во всех наших смутах и потрясавшие государство. Монгольское завоевание вовсе не понизило русской культуры на западе и севере; у великоруссов же, к появлению монголов, только зачинавших свою племенную особенность, никакой культуры не было, нечего было поэтому и понижать. Культура воспринималась великоруссами чисто внешним образом; вместо самодеятельности, мы видим пассивное восприятие чужого; меньшинство является проводником этого чужого в нашу жизнь, а потому весь культурный процесс идет сверху вниз, из вершин общества в народные массы. Внешние обстоятельства, среди которых историею было поставлено великорусское племя, на целые века сделали невозможным развитие великорусской ветви из самой себя. "Ея не воспитывала среда, в которой она жила", говорит Кавелин, "нравственная и умственная сторона в ней дремала. Единственным путем культуры Великороссии было постепенное, так сказать, всасывание образовательных элементов извне, из других стран, более образованных. Наша подражательность, обезьянничанье, наша падкость к новому и чужому, наша способность принимать всевозможные виды и образы, ставятся нам в укор; но такая восприимчивость и впечатлительность, выработанные в нас, правда, до виртуозности, доказывают только отсутствие в нас всякого содержания и сильную потребность наполнить эту пустоту единственным способом, который оставался — впитыванием, вдыханием в себя образовательных элементов извне. Эти внешние влияния чрезвычайно медленно оседали в народе и продолжали жадно восприниматься отовсюду, до тех пор, пока почва не напиталась ими и не народилась для самостоятельного, нравственного и духовного развития". Государственный и предшествовавший ему гражданский быт Великороссии представляет также своеобразное развитие зачатков, принесенных сюда переселенцами с запада России. Заметим, что Кавелин всегда говорит с "запада", а не "с запада и юга". Великоруссы создали Московское государство и во главе его самодержавную царскую власть, перешедшую и к государям всероссийским. Самодержавие родилось вместе с Великороссией и Андрей Боголюбский был такой же самодержец как и Московские цари до смутной эпохи, — прибавляет Кавелин, — а государственная власть их развилась из первобытной Московской общественности. Таким первобытным началом, ячейкой, из которой развилась со временем вся великорусская общественность и государственность — был дом, двор; домовладыка, окруженный семьей и домочадцами, распоряжающийся своим хозяйством, установляющий порядок среди своей семьи и своих слуг и рабочих-домочадцев, — явился прототипом той высшей общественной, а затем и государственной власти, которая выработалась в великорусском племени, которое создало государство, сначала Московское, а затем В