Киселев, граф Павел Дмитриевич

— генерал-адъютант, генерал от инфантерии, министр государственных имуществ, русский посол в Париже, род. 8 января 1788 г. в Москве, ум. 14 ноября 1872 г. в Париже. Отец его, Димитрий Иванович, служил в Москве помощником управляющего московскою оружейною палатою, был небогат, но принадлежал к лучшему московскому обществу и находился в дружеских отношениях с гр. Ф. В. Растопчиным и лучшими представителями московской интеллигенции, И. И. Дмитриевым и Н. М. Карамзиным. Кроме того он имел связи и с многими влиятельными лицами в Петербурге, что впоследствии облегчило карьеру его старшему сыну, Павлу. Воспитание Киселев получил домашнее, под руководством гувернера француза, который не мог сообщить ему особенно широких и разнообразных знаний. Но общий тон семьи, поддерживаемый умною и доброю матерью, наложил на характер Киселева интеллигентный отпечаток, а такие сверстники, как А. И. Тургенев и кн. П. А. Вяземский, познакомили его с образом мыслей и идеалами лучшей молодежи Александровской эпохи. Впрочем, влияние это умерялось консервативными взглядами знакомых отца, гр. Растопчина и Карамзина. Во всяком случае, Киселеву пришлось с ранних лет слышать толки об общественных явлениях, и притом с различных точек зрения, а это обстоятельство, конечно, способствовало развитию в нем сознательного и вдумчивого отношения к тому, что совершалось вокруг него.

25 января 1805 г. Киселев поступил на службу "коллегии юнкером", 28 августа того же года переведен в канцелярию генерал-интенданта князя Волконского, а 5 октября 1806 г. — корнетом в кавалергардский полк. Тут он попал в среду офицеров, принадлежавших к самым богатым и аристократическим семьям, и много такту надо было ему, небогатому и неродовитому, чтобы поставить себя в правильные отношения с товарищами по полку. По собственному свидетельству Киселева это ему удалось как нельзя лучше, и он сразу завоевал всеобщую дружбу и расположение в полку. Но от природы самолюбивый и честолюбивый, он не довольствовался этим: ему хотелось выдвинуться из уровня посредственности и занять выдающееся место и в обществе, и на службе. Обладая недюжинным умом и сильною волей, Киселев скоро овладел и внешностью, и самою сущностью военных требований. Чувствуя скудость знаний, вынесенных из домашнего обучения, он пробовал чтением восполнять пробелы, но, по недостатку времени и компетентного руководства, все-таки не успел, как следует, расширить свой умственный горизонт и отсутствие правильной школы, особенно юридической, наложило свою печать на всю его деятельность. Вместе с тем, Киселев не чуждался и общества. Молодой и красивый, смелый и остроумный, он был приятным гостем в самых аристократических гостиных и тут приобрел светскость обхождения и тактичность, столь пригодившиеся ему впоследствии, когда он получил доступ ко Двору. Во время службы в кавалергардском полку, Киселев не упускал случаев завязать прочные отношения с людьми, которые могли бы быть ему полезными: он запросто бывал у обер-гофмейстера Толстого, был дружен с А. А. Закревским, кн. А. С. Меншиковым и А. Ф. Орловым, благодаря которым впоследствии имел возможность постоянно обращать на себя внимание высшей администрации. Стремясь к карьере, Киселев не упускал никогда способов выдвинуться из тени, и пользовался всяким случаем, чтобы доказать свои дарования. В 1807 г. Киселев в первый раз участвовал в походе и в первый раз был в огне в сражении под Гейльсбергом. Во время пребывания в Петербурге (1808—1809 гг.) королевской прусской фамилии он состоял ординарцем при королеве Луизе. В 1812 г. он участвовал в Бородинской битве, за которую получил орден св. Анны 4-й степени. Таковы были первые шаги Киселева на служебном поприще. Через несколько дней после Бородинского боя он, по собственному желанию, был назначен адъютантом к начальнику арьергарда, Милорадович, под руководством которого желал основательно изучить военное искусство. В течение полутора года, с Бородинской битвы до взятия Парижа, Киселев участвовал в 25 битвах, получил 4 почетных награды, в том числе орден св. Анны 2-й степени с алмазами и золотую шпагу с надписью "за храбрость", был произведен в ротмистры и кроме того получил прусский и баварский ордена. Личные отношения у него с Милорадовичем не удались, но зато адъютантство при этом генерале дало ему возможность сблизиться с Императором Александром І и, благодаря этому, быстро пойти вперед по службе. Милорадович тяготился всякою отчетностью, докладывать тоже не любил ни письменно, ни устно; между тем Император требовал постоянно обстоятельных донесений от него. Так как Киселев обладал даром слова и отчетливостью изложения, то Милорадович и отправлял его постоянно с докладами к Государю. Киселев так понравился Императору, что 2 апреля 1814 г., 26-ти лет, был назначен в флигель-адъютанты и с тех пор постоянно пользовался Высочайшим доверием. Через две недели после вступления в новую должность он получил крайне щекотливое поручение расследовать дело о беспорядках, произведенных русскими войсками в Бриенне, и успешно исполнил это дело. Затем он сопровождал Императора на Венский конгресс, пробыл в Вене все время конгресса, зорко приглядываясь к людям и к событиям, после "Ста дней" снова сопровождал Императора в Париж и тут опять на него было возложено поручение расследовать жалобы на войска, расположенные в окрестностях Реймса. На этот раз Киселеву удалось доказать, что жалобы относились к гессенцам, а наши солдаты, по удостоверению местных властей, отличались образцовою дисциплиною. Такой оборот дела произвел наилучшее впечатление в Париже: король пожаловал Киселеву орден св. Людовика, и вскоре за тем он получил чин полковника. На обратном пути из Парижа Киселев присутствовал 23 октября 1815 г. в Берлине на помолвке будущего императора Николая Павловича с принцессою Шарлоттою, и это послужило поводом к сближению Их Величеств с ним; Императрица Александра Феодоровна всегда была к нему особенно благосклонна, как к одному из тех немногих лиц свиты, которые принимали участие в этом радостном для нее торжестве. Прямо из Берлина Киселев был послан Государем на юг России для выбора нижних чинов в гренадерские и кирасирские полки, а также для осмотра некоторых полков 2-й армии. Вместе с тем он получил от гр. Аракчеева предложение заехать в Крым и расследовать дело о злоупотреблениях там по винному откупу. Так впервые Киселев познакомился со средою, в которой вскоре занял выдающийся административный пост.

Киселеву привелось действовать при самой благоприятной служебной обстановке: он успел сблизиться с кн. П. М. Волконским, который, в звании начальника главного штаба, ведал всеми делами военного министерства, кроме хозяйственных. Дежурным генералом был назначен А. А. Закревский, правителем дел при кн. Волконском — кн. А. С. Меншиков. Кроме того, в лице А. Ф. Орлова, которого Государь приблизил к себе, Киселев имел постоянного ходатая и заступника перед лицом Императора. Вследствие этого, говорит биограф Киселева, "все представления его получали ход, а это в известной степени развивало в нем пытливость, с которою он, в последующую службу, всматривался во все, что встречалось ему замечательного; эта пытливость поддерживалась в нем уверенностью, что результаты его исследований не пропадут даром, а принесут пользу, как делу, так и лично ему. При этом должно сказать, что он весьма легко изучал разнородные предметы, затем обыкновенно составлял предположения о необходимых изменениях или преобразованиях; каждое исполненное им поручение, кроме должной отчетности, сопровождалось рядом докладных записок". Так, уже в первую поездку на юг он, кроме исполнения данных ему поручений, ознакомился с состоянием второй армии и с общим положением Бессарабии, заинтересовался в Севастополе вопросом о крепостной службе нижних чинов и о положении арестантов и сделал ряд других частных наблюдений в областях, по которым проезжал. По вопросу об откупе Киселев выяснил виновность не только самого откупщика, но и всей местной администрации, прикрывавшей злоупотребления. Однако это дело оказалось ничтожным по сравнению с беспорядками по откупу в прочих южных губерниях. Доклады Киселева об его трудах во время командировки ярко изображали все замеченные им злоупотребления и утвердили за ним репутацию талантливого и деятельного человека. Государь имел с ним обстоятельный разговор об его путешествии и остался вполне доволен его взглядами на дело и его наблюдательностью. Осенью 1816 г. Киселев сопровождал Императора в поездке в Москву, Киев и Варшаву.

К этому времени Киселев вполне уже определился, как личность и как общественный деятель. Его блестящий ум и дар слова покорял всех, кто приходил с ним в соприкосновение. Безусловная честность и открытость характера составляли другую его сильную сторону. При этом он, когда хотел, бывал необыкновенно мягок и обходителен и умел успокаивать чужие самолюбия. Лишь иногда прирожденная горячность увлекала его и доводила до резкостей, которые, в соединении с завистью к быстрому его повышению, породили ему немало врагов. Вместе с тем, выдающийся успех в самом начале карьеры развил в Киселеве самоуверенность, которая, при отсутствии строгой работы над собою, при отсутствии постоянного стремления к самопознанию, мало-помалу переходила в преувеличенное мнение о своих достоинствах и заслугах и мешала Киселеву критически отнестись к собственным действиям. Как общественному деятелю, Киселеву недоставало продуманного и цельного общественного и политического идеала. Просветительное движение начала ХІХ-го века коснулось его только отчасти и внушило ему чувство гуманности и законности, а также раскрыло глаза на вред крепостного права, но не дало ему определенной государственной программы. Поэтому он очень легко примкнул к господствующему типу деятелей Николаевского царствования, которые, признавая зло, не решались на беспощадную борьбу против него и охотно мирились на полумерах, прибегая, главным образом, к уничтожению частных проявлений зла путем административным и опасаясь принципиальной ломки существующего строя. Но в этой партии Киселев всегда являлся одним из наиболее энергичных тружеников и самым смелым новатором в рядах консервативных деятелей. Отличаясь большим честолюбием, Киселев однако же стремился к повышению путем упорной работы на пользу службы, как он ее понимал, и никогда не прибегал к интригам и заискиваниям. Зато, не получая должного, он приходил в негодование и горячо жаловался на несправедливость.

Административный талант и разработка крестьянского вопроса — вот главная сила Киселева и главный результат его деятельности. Административную зоркость он доказал в командировке 1815—1816 г. Воззрения свои на крепостное право он развил в докладной записке, которую в 1816 г. представил Государю в Москве. В этой записке формулированы вкратце те взгляды, которыми Киселев руководствовался в течение всего Николаевского царствования. "Гражданская свобода, писал он, — есть основание народного благосостояния. Истина сия столь уже мало подвержена сомнению, что излишним почитаю объяснять здесь, сколько желательно было бы распространение в государстве нашем законной независимости на крепостных земледельцев, неправильно лишенных оной". Однако "водворить "эту" законную свободу следует постепенно", так чтобы рабство уничтожилось "само собою и без потрясений государства". Для этой цели следует дозволить капиталистам всех званий приобретать населенные земли, определяя особым законом отношения крестьян к новым владельцам; запретить увеличение числа дворовых; крестьян при фабриках и заводах освободить; разрешить устройство майоратов с тем, чтобы в них крестьяне обращались в вольных хлебопашцев; разрешить крестьянам выкупаться по определенной правительством цене; оставить на помещичьих землях лишь такое количество крестьян, какое действительно необходимо для обработки этих земель, а остальных выкупить казне и на правах вольных хлебопашцев переселить на пустые земли, взыскивая с них постепенно сумму, назначенную на выкуп их свободы. Ясно, что предлагаемые Киселевым меры вели не к уничтожению, даже не к ограничению власти помещика над крестьянами, а лишь к уменьшению числа крепостных через открытие им новых способов к освобождению. Участь этой записки осталась неизвестною.

В 1816 г. обнаружились большие беспорядки по интендантской части во Второй армии, расквартированной в юго-западных губерниях и Бессарабии. Чтобы поправить дело, главным интендантом в эту армию был послан статский советник Жуковский. Но новый интендант скоро пришел в столкновение с главнокомандующим Второй армией, Беннигсеном, и отношения так запутались и обострились, что Беннигсен просил Государя прислать доверенное лицо для расследования дела на месте. Выбор Императора пал на Киселева. Ему поручалось не только "исследовать в точности несогласия, происшедшие между главнокомандующим, его начальником штаба и генерал-интендантом", но также обревизовать положение армии вообще, так как до Государя дошли сведения о беспорядках в ней.

Произведенное Киселевым следствие обнаружило, что главная ответственность за все злоупотребления должна лечь на Беннигсена, который, по незнанию законов и форм делопроизводства, "приказывал и принимал меры ложные или незаконные". Но и Жуковский в сделках с подрядчиками был не совсем чист. Что касается до самой армии, то "она отстала во всех отношениях", дисциплина пала, авторитет начальства нарушен, чему главной причиною были "меры главнокомандующего и слишком большая мягкость его характера". В результате Киселев доложил Государю, что Беннигсен желал бы выйти в отставку, и Государь одобрил это, как и весь образ действий Киселева. Вообще ему понравилось выказанное Киселевым уменье так распутать узел самых тонких интриг, чтобы все осталось целым, несмотря на то, что на каждом шагу можно было возбудить скандальную историю. Государь искал правды, но вместе с тем старался щадить самолюбие своих сподвижников, во главе коих он недавно прошел Европу. Чтобы лишить обидного характера отставку Беннигсена, Государь решил сделать смотр 2-й армии, найти ее в отличном состоянии и выражением благодарности главнокомандующему смягчить факт удаления его от дел. Но для этого надо было действительно подготовить армию. С такой целью Киселев и получил новую командировку в Тульчин (главная квартира Беннигсена). Новое ответственное и щекотливое поручение Киселев исполнил с обычным тактом и успехом. Высочайший смотр вполне удался, Беннигсен вышел в отставку, и на его место был назначен граф Витгенштейн. За все эти труды Киселев был произведен 6 октября 1817 г. в генерал-майоры.

В 1818 г. он был послан навстречу королю прусскому, ехавшему в Петербург, и во все время пребывания королевской фамилии в России находился при наследном принце.

22 февраля 1819 г. Киселев был назначен начальником штаба Второй армии, и тогда же ему было поручено, прежде прибытия в главную квартиру, заехать в Войско черноморское и произвести расследование по делу есаула Вареника о разных злоупотреблениях там. Успешно выполнив эту задачу и представив Государю проект реорганизации Черноморского войска, Киселев 16 мая приехал в Тульчин, где положение его сразу оказалось довольно щекотливым. Так как он был назначен без ведома Витгенштейна, то последний обиделся и даже написал Государю письмо, в котором говорил, что считает назначение Киселева выражением царского недоверия к нему, Витгенштейну. С другой стороны в армии старые генералы считали себя обойденными, а другие офицеры неприязненно смотрели на Киселева, как на человека, присланного для борьбы с закоренелыми беспорядками и злоупотреблениями.

Это не помешало Киселеву энергично приступить к делу, заручившись предварительно надежными помощниками. Среди лиц, близких к нему в это время, находим несколько человек, принимавших участие в тайных обществах и пострадавших впоследствии после декабрьского бунта... Особенно сблизился Киселев с Пестелем, хотя из Петербурга его неоднократно предостерегали, указывая на подозрительный образ мыслей Пестеля. Но Киселев писал, что "из всего здешнего синклита он один, и совершенно один, могущий с пользою быть употреблен". Даже большую часть своего свободного времени Киселев проводил с Пестелем. Близок был он и с другим декабристом, Бурцевым, а также с Басаргиным, но о существовании заговора он узнал лишь после бунта, и совершенно несправедливы все слухи о принадлежности его к союзу благоденствия. Некоторое содействие своим мероприятиям по упорядочению Второй армии находил Киселев и в корпусных командирах Рудзевиче и Сабанееве, особенно в последнем. Отношения с Витгенштейном Киселев успел поправить сразу, выказывая главнокомандующему полное уважение и не предпринимая ничего без его ведома и согласия. Благодаря такому образу действий, Витгенштейн охотно примирился с новым начальством штаба и посылал в Петербург восторженные отзывы о нем. Несмотря на то, положение Киселева оставалось весьма затруднительным: осмотрев Вторую армию, он пришел к выводу, что корень зла заключается в неудачном подборе высших военных чинов; крупные перемены в личном составе были не во власти Киселева, а работать, встречая скрытое сопротивление, было нелегко.

Тем не менее, как видно из отчета, представленного Киселевым Государю в 1824 г., он за пять лет успел произвести ряд улучшений во Второй армии: упрощено и упорядочено было делопроизводство, составлены военные карты юго-западной России и пограничных турецких и австрийских земель, положено основание собиранию статистических данных, приступлено к составлению истории войн Россия с Турцией, для чего собраны богатые архивные материалы, учреждена школа кантонистов и топографов. Кроме этих дел, исполнявшихся в самом штабе, Киселев обратил внимание и на строевую часть, для чего усилил значение инспекторских смотров. Известно, что в то время, благодаря влиянию Аракчеева, на фронтовую выправку обращалось особенное внимание, и занятия учебным шагом и деталями амуниции ложились тяжелым бременем на армию. Киселев, как и его петербургские друзья, был против такого чрезмерного развития фронта, но неудача Высочайшего смотра Второй армии в 1820 г., заставила его усилить фронтовые занятия. Закревский в письме к нему с удивлением отметил эту странную перемену в его воззрениях на Аракчеевские требования. Задетый этим Киселев отвечал, что "учебный шаг для многого соделывается нужен, я им занимаюсь, как необходимостью и часто убеждаюсь в пользе его". Более стойкий в своих воззрениях, Сабанеев указывал Киселеву на падение боевой подготовки войск, которые отвлечены от своих прямых обязанностей службы смотрами, переделкою амуниции и пр.; Киселев не внимал протестам и настаивал на фронтовой выправке, без которой не мог рассчитывать на сохранение милости Государя. Но в 1822 г., когда восстание Ипсиланти грозило вовлечь нас в войну с турками, Киселев обнаружил свое настоящее отношение к Аракчеевскому режиму: он с нервностью добивался из Петербурга определенных сведений, будет ли война. "Война и учебный шаг — две статьи совершенно разные", — писал он. Ввиду предстоявшего Высочайшего смотра, он боялся забросить фронтовые занятия и в то же время понимал, что на войне фронтовая выправка ни к чему не послужит. Окончательно возмутился он, когда из Петербург пришло требование переучить солдат и ввести вновь изобретенный Желтухиным учебный шаг. Он прямо писал, что новое переучивание может возмутить армию и дать повод к печальным событиям. Благодаря его протесту, обязательность Желтухинского шага была отстрочена. На Высочайшем смотре в 1823 г. Вторая армия оказалась в образцовом порядке, и Киселев был назначен 5 октября генерал-адъютантом.

Гуманность Киселева сказалась в постоянных хлопотах о том, чтобы солдат не изнуряли без нужды; кроме того, было совершенно запрещено наказывать тесаками, а палки сохранены для исключительных определенных случаев; за своеручные удары солдата в лицо Киселев обещал взыскивать без пощады, а унтер-офицерам безусловно запретил наказывать солдат телесно. Корпусным командирам было предписано наблюдать за исполнением этих правил, однако, не делая их известными нижним чинам. К жалобам населения на войска Киселев относился всегда внимательно и старался устранить взаимное озлобление между крестьянами и солдатами. В связи с этими мерами стояло упорядочение военно-судной части, которую Киселев считал одною из важнейших функций военного ведомства. Он даже неоднократно обращался к Закревскому с просьбою составить полный свод военно-судных постановлений, но эта его идея не была тогда приведена в исполнение. Заботясь о поднятии нравственного уровня армии, Киселев придавал большое значение образованию, как офицеров, так и нижних чинов. Он подвергал молодых людей, поступавших на военную службу, серьезным экзаменам, а для юнкеров завел особую школу при штабе, но через два года эта школа была закрыта, так как не было отпущено на нее необходимых средств. По той же причине не удались и проектированные Киселевым корпусные лицеи. В 1820 г. он завел ланкастерские школы по методе взаимного обучения, для распространения среди нижних чинов грамотности, но эти школы привились плохо и не дали ожидаемых результатов. Впрочем Киселев относился к ним как-то двойственно. "Образование, — писал он князю Волконскому, — действительно полезно только для людей, призванных командовать другими; обязанные же повиноваться могут без него обойтись и даже слушаются лучше". Гораздо лучшие результаты дали заботы Киселева по медицинской части: в 1819 г. был открыт дивизионный госпиталь в местечке Махновке, в 1821 г. ассигновано было 173000 руб. на устройство госпиталя в Тульчине, в Одессе было устроено госпитальное отделение на 120 чел. С необыкновенною энергией и с успехом боролся Киселев против чумной заразы, появлявшейся на нашей границе в 1819 и 1825 гг.

Зоркий глаз Киселева следил за всем: и за стрельбой в цель, и за состоянием вооружения, и за лагерной службой, и за маневрами, и за артельными солдатскими деньгами, которые часто присваивались полковыми командирами. При этом он часто давал волю своему пылкому характеру и несдержанному языку, так что петербургские друзья неоднократно увещевали его быть осторожнее. Но Киселев умел улаживать неприятные инциденты, и только раз недоразумения по службе довели его до дуэли с Мордвиновым, который и был убит. Государь отнесся к этому случаю мягко.

Штабная деятельность не удовлетворяла Киселева. Он скучал в захолустном Тульчине и рвался на более видное поприще. В 1821 г. вспыхнуло греческое восстание и Ипсиланти стал во главе инсургентов в Дунайских княжествах. Все ожидали, что Россия вступится за восставших, а Вторая армия была в этом положительно уверена. Киселев надеялся, что война даст ему возможность выдвинуться и деятельно подготовлял армию к походу. Он собирал точные сведения о происшествиях за Прутом, выказывал явное сочувствие беглецам из Турции и восставшим, послал Пестеля на границу, в Скуляны, для ближайшего ознакомления с ходом дел. В Петербург он посылал горячие просьбы освободить его от штабной службы и дать ему дивизию, но эти хлопоты остались безуспешными. Войны не объявляли. Однако в следующем году Киселев продолжал военные приготовления: ремонтировал крепости, проверял карты, заботился об улучшении личного состава армии, завел даже секретную полицию для собирания сведений в Турции. Но война, как известно, все-таки не возгорелась.

Расположением Государя Киселев дорожил необычайно, и боялся, что его забудут в Петербурге, хотя Император постоянно оказывал ему большое внимание. В 1820 г. он виделся с Государем в Москве; в 1821 г., по поводу помолвки Киселева с гр. Софией Потоцкой, мать невесты получила от Императора письмо, весьма лестное для жениха; в 1822 г., по поводу рождения сына и смерти старой гр. Потоцкой, Киселев опять удостоился знаком Высочайшего внимания; в 1823 г. он снова представлялся Государю в Варшаве и был принят весьма ласково. Установившееся влияние Аракчеева и смещение Волконского и Закревского довели беспокойство Киселева до крайних пределов, и в 1823 г. он даже хотел оставить пост начальника штаба 2-й армии. Лишь ласковый прием со стороны Государя в Орле и затем (в 1824 г.) в Петербурге ободрил Киселева. С новым начальником главного штаба, Дибичем, у него установились также хорошие отношения.

Тяжелым ударом был для Киселева бунт декабристов и обнаружение заговора во 2-й армии. Близкие сношения его с Пестелем и другими заговорщиками бросали сильное подозрение и на него. В списке, найденном в кабинете покойного Императора, среди заговорщиков значилось и имя Киселева. С тем большим усердием помогал он, желая опровергнуть всякие подозрения, генерал-адъютанту Чернышеву, посланному в Тульчин для производства следствия. Он просил Дибича уверить Императора Николая в его верноподданнических чувствах, о том же писал в Петербург и Витгенштейн, выставляя на вид усердие Киселева при производстве дела о тайном обществе. Киселев был тем более в отчаянии, что он организовал во 2-й армии сыскную полицию и давно уже поручил ей следить за Пестелем, но агенты его ничего не открыли. В начале следующего года Киселев был послан в Петербург для представления Государю клятвенного обета войск 2-й армии, и вынес из приема во Дворце сознание, что репутация его поколеблена. Он написал Императору горячее письмо, в котором просил "суда, чтобы быть оправданным, или наказанным", но и это письмо не имело действия. Грустный вернулся Киселев в Тульчин, и лишь на коронации в Москве ласковое обхождение Императора и орден св. Владимира 2-й степени доказали ему, что опасения его были совершенно напрасны.

Конец 1826 и весь 1827 г. прошел для Киселева в осмотре армии и в приготовлении ее к ожидавшейся войне с Турцией. Еще раз прорвалось его стремление к военным подвигам: узнав о поездке Дибича на театр войны с Персией, он просил перевести его туда, но снова получил отказ. Тем горячее желал он войны с Турцией, которая в 1828 г. была окончательно решена, и Киселева вызвали в Петербург для обсуждения плана кампании. 12-го апреля Киселев, вместе с главной квартирой 2-й армии, выступил из Тульчина в поход, принял участие в осаде Браилова. Не довольствуясь тесным кругом штабного делопроизводства, он производил рекогносцировки, составлял диспозиции, присутствовал при их исполнении под выстрелами неприятеля, словом принимал деятельнейшее участие в самых военных операциях. Во время переправы войск через Дунай под Сатуновым в присутствии Государя, он примером личной храбрости поддержал дух армии в минуту колебания и за это получил чин генерал-лейтенанта. В сражении под Буланлыком он находился при передовых кареях, а под ІІІумлою бился наравне с солдатами. Эти подвиги, совершенные на глазах Государя, снискали Киселеву полное расположение Императора Николая, который, помимо постоянных знаков дружбы и внимания, наградил его бриллиантовой шпагою и милостивым рескриптом. Репутация Киселева выросла необыкновенно. И Дибич, и Витгенштейн постоянно хвалили его. Первый писал про него Государю: "Не возможно быть лучше, чем он". Государь отвечал: "очень рад, что вы им довольны; я его очень люблю". На зиму армия отступила от Шумлы, и главная квартира была перенесена в Яссы, где Киселеву пришлось снова погрузиться в военно-хозяйственную и административную деятельность, и кроме того бороться с страшным врагом — чумою, участвуя в то же время в обсуждении плана будущей кампании. Однако он не оставлял мысли о перемене штабной службы на строевую, и на этот раз хлопоты его увенчались успехом: 9-го февраля 1829 г. он был назначен командиром 4-го резервного кавалерийского корпуса. Сдавая свою прежнюю должность барону Толю, он особенно гордился тем, что "несмотря на войну, заботы и многоначалие, 31000 номеров в один год выпущены из моих управлений и все журналы заключены, счеты кончены и ни одна входящая бумага не оставлена без разрешения или отметки".

Через два месяца под команду Киселева были поставлены все войска, находившиеся по левой стороне Дуная и предназначенные прикрыть правый фланг главной армии, в случае движения турецких сил из Боснии и Герцеговины. Кроме того Киселев должен был наблюдать за силами, затворившимися в Журже, Рущуке и Никополе. Не довольствуясь выжидательною ролью, Киселев составил проект и смету осады Журжи, но эта операция оказалась излишней по общему ходу войны. Не состоялось и внезапное овладение Никополем, о котором думал Киселев. Но когда нашему правому флангу стала угрожать армия паши Скодрского, то Киселев получил предписание перейти через Дунай, скорее атаковать и разбить пашу. Скорое заключение мира не дало времени Киселеву прийти в столкновение с неприятелем: дойдя до Шипкинского перевала без битвы, он получил известие о подписании мира и приказ вернуться за Дунай. Услуга, оказанная главной армии без пролития крови, не удовлетворяла Киселева, и он горько жаловался в письме к Желтухину на скорый мир, лишивший его победных лавров: "С удовольствием — не скрою, что и с огорчением — получил я известие о заключении мира. Казаки мои были в двух маршах от Софии, и через три дня я занял бы сей город. Признайтесь, что при всем патриотизме позволительно сетовать на судьбу, которая после преодоления многих и многих затруднений, не допустила воспользоваться справедливым воздаянием... Блистательный мир опечалил весь без изъятия корпус. Паша Скодрский выбирался уже из Софии, и мне оставалось бы подобрать хвост его"...

14-го сентября 1820 г. Киселев был назначен полномочным председателем диванов Молдавии и Валахии. Эти княжества под турецким владычеством дошли до полной дезорганизации. Обеспечения личности и собственности в них не существовало, полиция прикрывала грабежи и разбои. Злоупотребления при взимании податей, взяточничество и внутренние таможни разоряли население; две трети государственных доходов шли на содержание господаря; в администрации господствовала система торговли должностями; дворянский класс бояр угнетал народные массы. Желая упорядочить дела в княжествах, Россия решила создать новую администрацию и новые законы. Для составления нового "органического регламента" составлена была особая комиссия из местных деятелей под председательством бывшего русского генерального консула в княжествах, Минчаки, а впредь до выработки регламента власть в княжествах была вверена русскому генералу с титулом полномочного председателя диванов. Вступив в правление княжествами, Киселев убедился сразу, что привилегированные сословия всячески тормозят реформы, которые отнимали у них возможность извлекать личные выгоды из общего беспорядка. Бояре находили себе поддержку в Австрии и Турции, которые также опасались, что реформы, совершенные под руководством России, потрясут их влияние в княжествах. Ввиду этого Киселев решил опереться на народные массы и рядом мер склонить их на сторону русского влияния. Торопя работы комиссии по составлению регламента, он в то же время энергично боролся против чумы, опустошавшей княжество, принимал меры против голода, угрожавшего стране, лично принимал прошения от жителей, назначил повсеместно ревизионные комиссии для расследования о злоупотреблениях, прекратил беззаконные поборы, уничтожил продажу должностей и внутренние таможни, сильно сократил разбои и наконец занялся устройством сельского населения, которое находилось в крепостном состоянии. Крестьянская реформа Киселева в княжествах основывалась на следующих принципах: 1) дворяне признаются вотчинниками земель, а крестьяне сохраняют полное право личной свободы; 2) помещики должны непременно снабдить живущих на их землях крестьян определенным количеством угодий за установленные повинности и не могут высылать их из своих поместий, пока те исполняют свои обязанности; 3) крестьянин, исполнивший свои обязанности относительно землевладельца, имеет право перейти от него на другие земли. По настоянию Киселева эти реформы были внесены в органический регламент, но незнакомство Киселева с местными условиями и с юридическими понятиями значительно уменьшило значение реформ: с одной стороны обязанности крестьян по отношению к помещикам оказались слишком тяжелыми, с другой стороны неудачная формулировка закона допускала массу отступлений от него, и в конце концов переход крестьян на практике оказался почти невозможным. Большее значение имело уничтожение класса "сокорельников и послушников", находившихся в личной зависимости от бояр; те и другие поступили в общий состав крестьян, а бояре были вознаграждены пожизненными пенсиями. Кроме того, Киселев провел в регламент уничтожение смертной казни и пытки, однообразный судебный процесс для всех сословий и введение поголовной подати. В 1831 г. регламент был окончательно выработан, а к началу 1832 г. было кончено преобразование внутреннего управления в обоих княжествах; все учреждения, установленные регламентом, были в полном ходу; большинство народонаселения было, по словам Киселева, довольно новыми порядками. Но Порта медлила с утверждением регламента. Как это обстоятельство, так и неисправность Турции в уплате военного вознаграждения заставляли продолжить оккупацию княжеств.

В 1832 г. открылась вооруженная борьба между султаном и египетским пашою Махметом-Али, вскоре поставившая Турцию на край погибели. В 1833 г. султан обратился к Императору Николаю с просьбою о помощи и Государь приказал Киселеву двинуться к Константинополю сухим путем, туда же был отправлен и черноморский флот. Киселев, давно уже ожидавший подобной развязки и приготовившийся к походу, принял новую миссию с энтузиазмом, надеясь "на блестящие военные подвиги, на деятельное, быть может, решающее участие в восточном вопросе". Но надежда эта опять ого обманула: Порта скоро опомнилась и, предпочитая позорный мир с египетским пашою появлению русской армии в Константинополе, просила позадержать Киселева на Дунае, а вслед за тем и окончательно отказалась от русской помощи. "Все труды Киселева, говорит его биограф, все заботы по приготовлению к походу были для него потеряны; и это в нем, не чуждом славолюбия, не могло не отозваться прискорбным чувством и даже подействовало на его здоровье". Не доверяя султану, Киселев настаивал на необходимости продолжить оккупацию княжеств и даже намекал, что настоящая русская граница — на Дунае. Но в этом пункте его взгляды радикально разошлись с мнениями гр. Нессельроде, который намекнул Киселеву, что он из личных выгод желает продолжения оккупации. Тогда Киселев подал в отставку и получил ее. В начале 1834 г. он простился с представителями княжеств и 11 апреля уехал из Ясс в Петербург, где его ожидал блестящий прием, так как Государь чрезвычайно высоко ценил заслуги его по реорганизации княжеств. Деятельность Киселева в Молдавии и Валахии доставила ему европейскую известность. Но необходимо заметить, что в выработке реформ весьма важная роль принадлежала Василию Ивановичу Карнееву, который был привлечен к составлению органического регламента еще предшественником Киселева. Оценив дарования Карнеева, Киселев впоследствии, когда стал докладчиком V-го отделения и затем министром государственных имуществ, привлек его в свою канцелярию и постоянно возлагал на него важные и ответственные поручения. Так некоторые записки, представленные Киселевым в секретные комитеты по крестьянскому вопросу, целиком вышли из-под пера Карнеева.

На другой день после возвращения Киселева в Петербург, 9 мая 1834 г., он имел аудиенцию у Государя, на которой произошел разговор, определивший всю последующую деятельность Киселева. Император одобрил весь его отчет об управлении княжествами и особенно обратил внимание на один пункт, где Киселев говорит об освобождении крестьян в Молдавии и Валахии. "Мы займемся этим когда-нибудь, сказал Государь, — я знаю, что могу рассчитывать на тебя, ибо мы обa имеем те же идеи, питаем те же чувства в этом важном вопросе, которого мои министры не понимают, и который их пугает. Видишь ли, продолжал Государь, указывая рукою на картонки, стоявшие на полках кабинета; здесь я со вступления моего на престол собрал все бумаги, относящиеся до процесса, который я хочу вести против рабства, когда наст