Ордин-Нащокин, Афанасий Лаврентьевич

— ближний боярин и воевода, известный московский дипломат царствования Алексея Михайловича. Год рождения А. Л. Ордина-Нащокина точно не известен, но есть основание предполагать, что он родился в первой четверти XVII века. Родился Афанасий Лаврентьевич во Пскове и происходил из захудалой псковской дворянской семьи; отец его был небогатый псковский помещик, но, несмотря на это, Афанасий Лаврентьевич получил в своем родном Пскове очень тщательное по тому времени образование. Он изучил латинский и немецкий языки, математику, а с течением времени, уже в период своих постоянных сношений с поляками изучил и польский язык. Во Пскове он, по-видимому, находился под влиянием известной культурной среды, настроенной на западноевропейский лад, которая издавна свила себе здесь, вблизи границы, прочное гнездо; и под влиянием этой-то среды Ордин-Нащокин "знал немецкое дело и немецкие нравы", как говорил о нем царь Алексей Михайлович. Такое "знание", разумеется, обратило скоро на него внимание московского правительства, всегда нуждавшегося в людях, знакомых с Западом, и уже в 1642 г. Ордин-Нащокин был отправлен на шведскую границу для осмотра и исправления пограничной линии по рекам Меузице и Пижве и для принятия в русское подданство земель, неправильно захваченных шведами после заключения Столбовского мира. В царствование Алексея Михайловича Ордин-Нащокин, забытый было, скоро вновь выдвигается: в 1650 году во Пскове, где жил и Ордин-Нащокин, поднялся бунт, направленный, между прочим, и против немцев и против сочувствовавшей немцам среды, самым заметным представителем которой был псковский гость Федор Емельянов. Западникам угрожала смерть, и Ордину-Нащокину, принадлежавшему к той же среде, вместе с Емельяновым пришлось бежать из Пскова; Афанасий Лаврентьевич явился в Москву и доставил там подробные сведения о бунте. Прикомандированный после этого к отряду князя И. Н. Хованского, отправленного для усмирения бунта с вооруженной силой, Ордин явился деятельным советником Хованского, старался о замирении Псковской области, по поручению князя уговаривал крестьян окрестных сел выходить из лесов, куда они укрывались от грабежей псковских мятежников, заставлял их обратиться к прежнему образу жизни и приниматься за обычные работы, и Хованский с похвалой писал царю о радении, службе и трудах своего помощника и советника. После этого мы не имеем сведений об Ордине-Нащокине до 1654 года, когда он значится уже воеводой в западнорусском городе Друе, недавно отнятом от поляков. Здесь, во время похода царя Алексея Михайловича против шведов под Ригу, он успел обратить на себя внимание царя и вскоре, когда у шведов был отнят Кокенгаузен, переименованный тогда же в Царевичев-Дмитриев город, был переведен сюда из Друи на воеводство. После удаления царя из Ливонии Ордин-Нащокин сделался распорядителем в этом крае. Впрочем, положение его здесь было очень затруднительное. Недавно завоеванный край находился в постоянной опасности с двух сторон: с одной стороны находились шведы с довольно слабым войском, но с очень талантливым полководцем Делагарди, непримиримым врагом России, с другой стороны — отношения к Польше с каждым днем все более и более обострялись; местное население было раздражено против русских постоянными насилиями и грабежами московских ратных людей, бежало из насиженных мест и становилось в ряды шведского войска. У самого Ордина-Нащокина войска было мало, подкрепления и запасы из русских городов не приходили, а местными средствами войска содержать было нельзя, так как страна была опустошена постоянными войнами до крайности. Между тем, цели и стремления Ордина-Нащокина простирались очень далеко и требовали для их осуществления очень благоприятных условий. Ордин-Нащокин имел строго и раз навсегда определенные дипломатические планы, которым и следовал в продолжении всей своей деятельности. Ему пришлось выступить на дипломатическое поприще в то время, когда Московское государство оказалось в очень затруднительном положении. В половине XVII века Москве пришлось разрешать два исконных вопроса своей внешней политики: с одной стороны, благодаря малороссийскому движению и ожесточенной культурной борьбе между православными и католиками в Речи Посполитой представлялся наиболее удобный случай отобрать у Польши русские земли, сделать решительный шаг к завершению традиционной политики, объединения Руси, политики, которой следовали московские государи еще с XIV века, с другой стороны назревал поставленный на очередь уже в XVI веке вопрос о присоединении берегов Балтийского моря, во имя торговых и культурных интересов Московского государства. Для преследования каждой из этих целей необходимо было отложить другую цель, так как бороться со сильной тогда Швецией можно было лишь в союзе с Польшей, исконным ее врагом, а бороться с Польшей можно было лишь упустив берега Балтийского моря, утвердиться на которых, сделать Балтийское море шведским озером, было основной целью всей шведской политики того времени. Ордин-Нащокин явился ревностным поборником стремлений к Балтийскому морю и сторонником прочного союза с Польшей ради достижения этой цели. Удобным моментом для осуществления этой цели было как раз то время, когда он находился в Ливонии, так как именно тогда против Швеции образовалась целая коалиция держав, недовольных ее Балтийской политикой. Дания, Польша, Бранденбург начали войну с ней из-за Балтийских берегов, Голландия из торговых интересов желая ослабить Швецию, присоединилась к коалиции, Австрия послала свою армию против протестантской Швеции в интересах католической реакции и ослабления своего исконного соперника — Франции, союзником которой была Швеция. Ордин-Нащокин понимал, что это время является наиболее благоприятным, чтобы добиться от Швеции уступок и начал действовать в этом направлении и в управляемой им Ливонии; он старался поддерживать дружеские отношения с Польшей, чтобы обезопасить Россию с этой стороны; местное население Ордин-Нащокин также усиленно привлекал на русскую сторону. Он старался прекратить грабежи ратных людей, жаловался на них в Москву. "Лучше бы я на себе раны видел, только бы невинные люди такой крови не терпели; лучше бы согласился я быть в заточении необратном, только бы не жить здесь, и не видеть над людьми таких бед" писал он царю Алексею в одном из своих донесений о насилиях московских рейтар и донских казаков над местными жителями и принимал очень действительные меры для устранения бедствия: посылал отряды ратных людей на грабителей, карал их со всей строгостью, бегавших от насилий обывателей водворял на свои места, привлекал их к московскому правительству и склонял к русскому подданству; старался дать спокойствие опустошенной рядом войн стране. Вместе с тем ведя со своими небольшими средствами борьбу со Швецией, он старался вооружить и местных жителей против шведов; старался Ордин-Нащокин привлечь на русскую сторону и герцога Курляндского Иакова, что было важно для русского правительства, так как давало уверенность в безопасности со стороны Курляндии. После долгих переговоров ему удалось заключить с герцогом договор, которым Иаков признавал над собой покровительство России. Договор этот в 10-ти статьях был доставлен 30 января 1658 года в Москву и сразу доставил русским очень выгодное положение в завоеванном крае. Благоприятствовали русскому воеводе и те бедствия, которые постигли шведское Войско: в нем открылась моровая язва; злейший враг русских и единственный способный шведский полководец Магнус Делагарди сделался ее жертвой. Желая воспользоваться удобным моментом, Ордин-Нащокин предполагал уже начать решительные действия, завел даже флот на Западной Двине, чтобы хотя отчасти быть в состоянии противостать шведскому флоту; но теперь само московское правительство, обратив свое исключительное внимание на малороссийские и польские дела, перестало интересоваться шведскими делами и стремилось только возможно скорее заключить мир со Швецией, чтобы со всеми силами обратиться на Польшу. Выбор уполномоченного для заключения этого мира был, разумеется, ясен: никто не был знаком с положением дел лучше Афанасия Лаврентьевича, никто не знал лучше его и противника, с которым нужно было вести переговоры. В конце апреля 1658 года Ордин-Нащокин получил приказание отправиться с боярином князем П. С. Прозоровским, стольником Прончищевым и дьяками Дохтуровым и Юрьевым на посольский съезд с шведскими уполномоченными. Впрочем, четырехлетняя деятельность Ордина-Нащокина в Ливонии не осталась неоцененной: 28 апреля 1658 года он был пожалован в думные дворяне — звание, открывавшее ему доступ в ряды высшей московской аристократии и получил титул наместника шацкого. Царь Алексей в своей грамоте по этому поводу очень хорошо оценил заслуги Афанасия Лаврентьевича в деле замирения и успокоения недавно завоеванного края: "Пожаловали мы, великий государь, тебя Афанасия за твои к нам многие службы и радение, что ты, помня Бога и его святые заповеди, алчных кормишь, жаждущих поишь, нагих одеваешь, странных в кровы вводишь, больных посещаешь, в темницы приходить, еще и ноги умываешь, и наше великого государя крестное целование исполняешь, о наших делах радеешь мужественно и храбро и до ратных людей ласков, и ворам не спускаешь и против свейского короля славных городов стоишь с нашими людьми смелым сердцем".

Посольский съезд 1658 года должен был происходить на реке Нарове. Официально первое место среди русских уполномоченных занимал родовитый боярин князь Прозоровский, но на самом деле ведение переговоров было возложено на Ордина-Нащокина, который помимо Прозоровского сносился непосредственно и с царем через приказ тайных дел. Ордина-Нащокина же нельзя было поставить во главе посольства, ибо этим можно было раздражить московскую знать, достоинство которой было бы оскорблено таким быстрым возвышением мало родовитого псковского дворянина. Прежде всего начались долгие переговоры о месте съездов. Ордин-Нащокин настаивал на том, чтобы съезды происходили ближе к Ливонии, желая своим присутствием в управляемой им области предупредить возможное нарушение порядка, но шведы требовали съезда у Нарвы. После долгих переговоров местом съезда была назначена деревня Валиесар между Нарвой и Нейшлотом, куда и собрались уполномоченные обеих сторон. Царь Алексей желал во что бы то ни стало удержать за Россией морские пристани: Ниеншанц и Нарву, проезд от них к Орешку, Кукейнос и некоторые другие города Ливонии; за это царь разрешал обещать шведским уполномоченным до двадцати тысяч рублей соболями и ефимками. Шведы, стесненные со стороны Польши, Дании и Бранденбурга, нуждались в мире не менее русских, но, разумеется, не склонны были делать таких уступок. Для поддержания требований русских послов необходима была сильная армия, и Ордин-Нащокин настоял на том, что боярину князю И. А. Хованскому, командовавшему русским войском, стоявшим у Пскова, было приказано двинуть часть своей армии к Нарве. Но тут возникло препятствие: князь Хованский отказался исполнить приказание. Дело в том, что исключительное положение Ордина-Нащокина в посольстве, несмотря на его кажущуюся второстепенность, не могло нравиться родовитому боярству, Рюриковичам и Гедиминовичам, в среду которых вдруг выдвинулся скромный дворянин даже не московского списка. Хованский явился представителем боярства и ненавидел Ордина-Нащокина, как представителя низшего класса. В одном из своих писем он прямо сравнивает фавор Ордина-Нащокина с фавором представителей низшего сословия при Иоанне Грозном: "в прежние времена и хуже Афанасья при государевой милости был Малюта Скуратов". Хованский отказался двинуть нужный отряд к Нарве, но Ордин-Нащокин успел склонить на свою сторону слабохарактерного и мягкого Прозоровского и жаловался на Хованского царю, а царь Алексей Михайлович принял сторону Нащокина. Хованскому была послана грозная грамота, в которой предписывалось "великого государя указ исполнить с Афанасием помириться"; Хованский, скрепя сердце, должен был смириться и в решительную минуту требования русских послов были поддержаны сорокатысячным войском, появившимся под Гдовом. Шведы должны были согласиться на русские предложения, но тем не менее прочного мира русским послам заключить не удалось. 1 декабря 1658 года в Валиесаре было заключено перемирие на три года со сохранением за Россией всех завоеваний в Ливонии. Морской гавани русским послам не удалось выговорить, но теперь и сам Ордин-Нащокин понимал бесполезность одной гавани для русской торговли. "В торговле русские люди слабы друг перед другом, туда поедут, куда их поманят, а на своих местах не держатся", писал он в своем донесении в Москву. Впрочем, несмотря на успешность Валиесарских переговоров и крайне затруднительное положение Швеции, Ливония и на этот раз не осталась за Россией. Скоро после Валиесарского перемирия в Швеции умер воинственный король Карл Х, а новый король Карл XI при посредничестве Франции поспешил заключить с Австрией, Бранденбургом и Польшей мир в Оливе (3 мая 1660 г.), а через три недели после сего и с Данией (27 мая 1660 г.). Эти два мирных договора развязывали Швеции руки относительно России, которая в это время была поставлена в очень затруднительное положение целым рядом неудач в Польше. Следствием всего этого было то, что московское правительство, которое не могло бороться одновременно с двумя такими сильными, хотя и враждебными друг другу государствами, как Польша и Швеция, принуждено было согласиться на мир в Кардисе (21 июня 1661 года), который возвращал Швеции все ее владения в Ливонии, удержанные было за Россией по Валиесарскому перемирию. Дипломатические планы Ордина-Нащокина были, таким образом, разрушены, но он все еще надеялся, что после заключения мира с Польшей, после заключения прочного союза с ней, можно будет снова даже с большим успехом обратиться против Швеции, и усердно склонял к своим планам царя Алексея, стараясь доказать, что для Московского государства обладание Ливонией важнее завоевания западной России. Он предлагал помириться с Польшей, на условиях приобретения Полоцка и Витебска, в случае же если поляки заупрямятся, то полагал возможным отказаться и от этих городов: "прибыли от них нет никакой, а убытки большие, надобно будет беспрестанно помогать всякой казною, да держать в них войско. Другое дело Лифляндская земля: от нее русским городам, Новгороду и Пскову, великая помощь будет хлебом, а из Полоцка и Витебска Двиной станут ходить некоторые товары, а с них будет взиматься большая пошлина: в Лифляндских городах не будут отговариваться жалованными грамотами и льготами. А вели с польским королем мир заключен будет обидный, то он не будет крепок, потому что Литва и Польша не за морем, причина к войне скоро найдется". На помощь планам Нащокина явились неудачи, которые начали преследовать русских в войне с Польшей. Неспособный московский воевода князь Хованский проигрывал битву за битвой, запасов не было, войско утомилось, народу надоела война: приходилось подумать о мире. Уже в 1661 году царь пытался завязать мирные переговоры; в 1662 году было послано посольство, во главе которого были поставлены бояре князья Н. И. Одоевский и П. С. Прозоровский; к этому же посольству был прикомандирован и Ордин-Нащокин, уже значительно выдвинувшийся на дипломатическом поприще после Валиесарского перемирия. Съезд этот, однако, не состоялся вследствие того, что польские комиссары не явились в Смоленск, где ожидали их русские уполномоченные и русское посольство разделилось: Одоевский остался в Смоленске для размена пленных, а Ордин-Нащокин отправился в Польшу с предложением не только мира, но и тесного союза, под условием уступки Смоленска и Северской области в тех пределах, как это было до Смутного времени, уплаты московским правительством денег недовольному польскому войску, с уступкой за это России южной Ливонии. Однако и эта попытка завязать мирные сношения окончились неудачей: польский король, ободренный неудачами русских, совсем не хотел мира и даже имел в виду перейти в наступление и готовился перенести войну на восточный берег Днепра. Кампания 1663 года, которую вел лично король Ян-Казимир на левом берегу Днепра, кончилась, однако, неудачно для поляков и вопрос о мире снова был поднят, на этот раз и с польской стороны. В начале 1664 г. явился в Москву из Польши королевский посланник Самуил Венславский и после продолжительных переговоров с Ординым-Нащокиным, назначенным "в ответ" с польским посланником, уполномоченные обеих сторон постановили, что посольские съезды состоятся весной же 1664 года под Смоленском. С русской стороны были назначены бояре князь Н. И. Одоевский и Ю. А. Долгорукий, окольничий князь Д. А. Долгорукий и думные дворяне Г. Б. Нащокин и А. Л. Ордин-Нащокин. Перед отъездом Ордин-Нащокин снова подал государю докладную записку, где снова настаивал на теснейшем союзе с Польшей и на обращении союзных сил обоих государств против Швеции; Ордин-Нащокин находил заключение простого мира с Польшей недостаточным для России уже по одному тому, что в таком случае придется вернуть Польше всех пленных поляков, обжившихся и осевших в России, а это было бы довольно затруднительно как вследствие того, что вызвало бы большие недоразумения и затруднения, так и по тому соображению, что поляки эти нужны и в самой России, где они приносят большую пользу, обучая русских людей разным усовершенствованиям и ремеслам; наконец, Ордин-Нащокин старался склонить царя к союзу с Польшей и перспективой возможности покровительствовать православным в чужих землях, прельщал даже заманчивой мечтой о возможности объединения всех православных под властью русского царя. Союз с Польшей, писал он в своей записке, необходим потому, что только при его условии мы можем покровительствовать православию в польских областях. Единоверные молдаване и волохи, отделяемые теперь от нас враждебной Польшей, послышав союз наш се нею, пристанут к союзным государствам и отлучатся от турка. Таким образом, соединится такой многочисленный христианский народ одной матери, восточной церкви, дети: от самого Дуная все волохи и, через Днестр, Подолье, Червонная Русь, Волынь и Малая Россия, уже приобщенная к Великой... "А по близости ведомый нам неприятель швед: как прежде, так и теперь по съездам посольским известно какие разрушительные шведские неправды! И все их насилия от того, что с польским государством продлилась война и внутренние ссоры повстали в Великой России..." Все это очень правилось благочестивому "тишайшему" царю, особенно внимательному к делам православной церкви и чуткому к интересам православных, живших вне России и терпевших гонение от иноверцев, но была одна статья в записке Нащокина, вызвавшая негодование царя: "А черкас малороссийских", писал Ордин-Нащокин, "как отступиться без заключения тесного союза с Польшею: они невзирая на Польшу и Литву, по совету с ханом и шведом, начнут злую войну на Великую Россию". Мысль, высказанная здесь впервые и крайне неопределенно о возможности отступится от Малороссии, вызвала следующий ответ царя: "Статьи прочтены и зело благополучны и угодны Богу на небесах и от создания руку его и нам грешным, кроме 53-й... эту статью отложили и велели вернуть, потому что непристойна, и для того, что обрели в ней полтора ума: единого — твердого разума, и второго половина, колеблющегося ветром... А о черкасском деле, о здешней стороне мысль свою царскую прилагать непристойно... Собаке недостойно есть и одного куска хлеба православного, только это не от нас будет, — за грехи учинится. Если же оба куска хлеба достанутся собаке вечно есть — ох, кто может в том ответ сотворить? И какое оправдание примет отдавший святой хлеб собаке: будет ему воздаянием преисподний ад, прелютый огонь и немилосердные муки, от сих же мук да избавит нас Господь Бог милостию своею и не выдаст своего хлеба собакам, Человече! Иди с миром царским путем средним и как начал, так и свершай, не уклоняйся ни на десную, ни на шую; Господь с тобою!". Таким образом, с первого уже раза, когда Ордин-Нащокин, не могший идти "путем средним", заявил о том, что две цели внешней политики, поставленные московским правительством, не могут быть осуществлены одновременно, его заявление вызвало неудовольствие царя Алексея, мягкого и податливого в других случаях, но непреклонного, когда дело касалось вопросов религиозных. Разумеется, последующая деятельность Ордина-Нащокина, когда знаменитому московскому дипломату пришлось проводить в жизнь те идеи, от которых он, при удивительной прямоте своего характера, не в силах был отказаться, не могла не увеличить это разногласие между царем и его "промышленником". Но теперь пока разногласие этим и ограничилось, и в мае Ордин-Нащокин с другими уполномоченными отправился на съезд с польскими комиссарами в Смоленск. 1 июня 1664 года начались посольские съезды в Дуровичах, между Красным и Зверовичами. Царским послам был дан наказ: крепко стоять за Малороссию и за границу по Днепр, только в крайнем случае уступить левый берег Днепра, но непременно сохранить за Россией Смоленск. Поляки, разумеется, не хотели и слышать о таких уступках; к тому же царский воевода, чванливый князь И. А. Хованский снова проиграл битву под Витебском, царское войско, стоявшее под Смоленском под начальством князя Я. К. Черкасского бездействовало, несмотря на постоянные настояния Ордина-Нащокина, в каждом письме писавшего царю о необходимости "промысла" над поляками; ко всему этому присоединялись несогласия между самыми послами. Ордин-Нащокин по-прежнему находился в секретной переписке с царем; отдельно от него и от других послов переписывался с царем и князь Ю. А. Долгорукий; глава посольства князь Н. И. Одоевский в это время уже не пользовался расположением царя; старшие послы, князья Долгорукие и Одоевский относились враждебно к своему младшему товарищу Ордину-Нащокину, видели в нем выскочку, оскорблявшего их боярское и княжеское достоинство своим равным положением с ними; им не нравилось особенное благоволение к нему царя. Ордин-Нащокин жаловался: "Я от твоих ближних бояр, князя Никиты Ивановича и Юрия Алексеевича, до сих пор никакого обнадеживания в тайных делах не слыхал, они службишке нашей мало доверяют и в дело не ставят; у нас любят дело или ненавидят, смотря не по делу, а по человеку, который его сделал: меня не любят и делом моим пренебрегают". Царю для успешности дела пришлось мирить послов, но время было упущено, и съезды в сентябре 1664 года кончились безрезультатно. Ордин-Нащокин, пожалованный в 1665 году в окольничие, был назначен на воеводство в Псков, но пробыл в нем недолго: уже в начале 1666 года его снова призвали на посольскую службу, на этот раз "великим и полномочным послом", для новых съездов под Смоленском с польскими комиссарами. Теперь вести дело было гораздо легче: место неспособных московских воевод занял один из лучших полководцев царя Алексея Михайловича, — князь Ю. А. Долгорукий, быстро поправивший дела русских на театре войны, в самой Польше началось восстание Любомирского, который искал помощи и покровительства против короля у русских, крымский хан, грозный для Москвы в союзе с Польшей, нарушил этот союз и начал войну со своей бывшей союзницей, и польские послы рады были заключить мир с Россией на тяжких для себя условиях. 30-го апреля 1666 года начались съезды уполномоченных обеих сторон в Андрусове, недалеко от Смоленска. Польские комиссары соглашались уступить Смоленск, Северские города и Динабург, но ни за что не отдавали Украйны, без чего русские послы не смели заключать мира. Ордин-Нащокин соглашался уступить Полоцк и Витебск, но упорно настаивал на уступке Южной Ливонии и Украйны с Киевом. Переговоры затянулись, польские уполномоченные, несмотря на попытки Нащокина подкупить их, не шли на дальнейшие уступки, готовы были прервать переговоры и возобновить прекратившиеся было военные действия, но нападение крымских татар с гетманом правобережной Малороссии Дорошенкой на польские города и появление сильной московской рати, воеводы князя Велико-Гагина под Вязьмой заставило их быть сговорчивее и идти на новые уступки. Они согласились уступить России навсегда левобережную Малороссию и на два года Киев; в свою очередь, и Ордину-Нащокину было разрешено поступиться южной Ливонией и, наконец, 13 января 1667 года после восьмимесячных переговоров, был подписан договор; заключено было перемирие на 13½ лет, до июня 1680 года. По Андрусовскому перемирию Россия приобретала воеводство Смоленское, повет Стародубский, воеводство Черниговское и всю Украйну с Путивльской стороны по Днепр. Киев оставался во власти царя на два года, а Запорожье отдавалось под покровительство обоих государств, должно было быть готово на службу против врагов Польши и России. Вместе с тем гарантировалась полная свобода исповедания православным в Польше и католикам в России и открывался свободный доступ торговым людям как Польши, так и России в оба договаривающиеся государства. Это перемирие, казавшееся с первого взгляда очень непрочным, однако имело громадное историческое значение. Андрусовский договор представляет собой решительный поворот в отношениях двух соседних держав, Москвы и Польши, окончательно решает вековой вопрос о Западной России в пользу Москвы, предрешает вопрос о политическом преобладании России на севере Европы, делает Польшу безопасной и безвредной для Москвы и дает ей возможность отдохнуть от многовековой борьбы и направить свои силы на разрешение других, новых задач, поставленных на ее пути ходом исторического процесса. Этот же договор является как бы поворотным пунктом в истории Польши: он решает кардинальный вопрос в ее исторической жизни. Польша, как государственное тело, не однородное по своему этнографическому составу, состоявшее из двух почти равносильных по своей численности народностей, разнящихся к тому же по своей культуре, могла существовать лишь при равновесии между этими элементами, при полной равноправности между этими народностями и, пока равноправность эта существовала, Польша чувствовала себя сильной, но когда, во второй половине XVI века, появились в Польше иезуиты, призванные туда для борьбы с протестантизмом, и, поборов протестантизм, с согласия и под покровительством польского реакционного правительства, обратились против православия, равновесие нарушилось и началась борьба, не ограничившаяся духовной сферой, так как гонимая православная культура нашла поддержку в казачестве, которое как раз в это время начало борьбу с польским правительством за свободу вольной казачьей жизни и охотно придало своему движению характер борьбы за религиозную самостоятельность против "ксендзов и жидов", но, в свою очередь не будучи в состоянии вынести на себе всей тяжести этой борьбы, обратилось к единоплеменной и единоверной Москве. Разумеется, московское государство охотно взялось за защиту православных интересов в Западной Руси, видя в этом очень удобный случай завершить свою многовековую западнорусскую политику, а возникшая отсюда борьба между польским и московским государствами и закончилась полной победой последнего, знаменующей, однако, и полную невозможность дальнейшего спокойного существования Польши при условии религиозного гнета одной части населения над другой. Те статьи Андрусовского договора, которые предоставляли права свободного исповедования православной веры жителям Польши, выказывали силу русских, православных элементов в польском государстве и, явившись первой победой этих элементов над элементами чисто польскими, западной католической культуры, положили начало и политическому разложению Польши. Лучше всего понимало критическое положение Польши само польское правительство; король Ян-Казимир незадолго до своего отречения от престола прямо предсказал падение Польши: "Москва попановит себе Великое Княжество Литовское; Бранденбургскому дому створено будет порубежье Велико-Польское; Австрия не выпустит из рук своих Кракова, и каждый из соседей захочет овладеть ближайшей частью Польши по праву завоевания". Понижали и современники, чего достиг Ордин-Нащокин этим договором: "Гремевшая в Европе слава тринадцатилетнего перемирия, которого желали все христианские державы, воздвигает Нащокину благороднейший памятник в сердцах потомков", — говорит о нем современник ― поляк Павел Потоцкий. Понимал и сам Ордин-Нащокин, что после этого мира надо приниматься за разрешение других задач, стоявших на очереди у Московского государства. Такой задачей, по его мнению, был прежде всего уже назревший в это время вопрос о необходимости преобразования русской жизни на новый лад. Старые как, государственные и общественные порядки, так и строй частной жизни явно не удовлетворял ни народ, ни правительство, чувствовалась необходимость чего-то нового, и Ордин-Нащокин видел даже пути для приобретения этого нового. В "сторонних чужих землях" уже существовали порядки, с которыми приходилось сталкиваться и России в ее многовековой борьбе с Польшей и Швецией, и преимущество этих порядков, в виде плодов его — западноевропейского вооружения и боевых снарядов, — ей часто приходилось испытывать на себе очень ощутительно. Невольно появлялась мысль о необходимости, для успешного соперничества с этими "чужими землями" с этим западом, доселе страшным, еретическим, этой "вавилонской блудницей", приобрести по крайней мере те же хотя бы сперва и чисто внешние орудия, какими пользуется и сам он. Вырабатывать их самостоятельно было уже поздно и началось заимствование, сперва только внешней культуры, орудий ее, а потом и тех идей, тех начал, которые лежали в корне этой внешней культуры. Ордин-Нащокин явился ревностным поборником этой западноевропейской культуры. "Доброму не стыдно навыкать и со стороны, у чужих, даже у своих врагов", было его правилом. Но для того, чтобы заимствовать "со стороны", с запада, нужны были пути, нужно было направление, а Ордин-Нащокин вовсе не хотел получать западную культуру сквозь призму, стоявшую на ее пути в лице Польши, он хотел получать ее в чистом виде и думал открыть для нее путь через Балтийское море. Отсюда вытекала вторая не менее важная, по его мнению, задача: овладеть берегами Балтийского моря, прорубить то "окно" в Европу, которое, впрочем, было прорублено только через 50 лет после него. Балтийское море в глазах Ордина было важно и с точки зрения торговых интересов Московского государства: здесь он видел возможность создать торговое и экономическое могущество России, дать ей новые средства к славному продолжению исторической жизни. Около этих то двух задач и сосредоточивается дальнейшая деятельность Ордина-Нащокина. К тому же теперь он был поставлен и в лучшие условия для дальнейшей работы. Андрусовский договор сразу выдвинул его, сделал одним из передовых деятелей при дворе царя Алексея Михайловича. Вскоре же по возвращении с посольского съезда Афанасий Лаврентьевич был пожалован в бояре, а затем 15 июня 1667 года получил в управление посольский приказ с пышным титулом "царственные большие печати и государственных великих посольских дел оберегателя". В ведение Ордина-Нащокина было передано и еще несколько приказов: Смоленский разряд, малороссийский приказ, новгородская, галицкая и владимирская чети; в его же ведении состояло и несколько отдельных ведомств: вяземская таможня, кружечный двор, заведование железными заводами. Для того, чтобы поднять личное благосостояние нового боярина, не имевшего ни поместий, ни вотчин, ему была пожалована в потомственное владение богатая Порецкая волость, 500 дворов около Костромы и прибавка к обыкновенному боярскому окладу в 500 рублей.

Поставленные в такие благоприятные условия дипломатические и государственные таланты Ордина-Нащокина развились особенно сильно. Не было ни одной стороны государственной жизни, которая бы не привлекала его внимания. Дела внутреннего управления, внешние сношения, войско, финансы, торговля, самый быт московских людей того времени, все занимало его, везде он видел необходимость реформ и преобразований и везде он делал попытки, более или менее удачные, реформировать, а кое-где и созидать свое, новое. "Теперь он (Ордин-Нащокин), — пишет англичанин Коллинс, — занимается преобразованием русских законов и новым образование всего государства... Нащокин человек неподкупный, строго воздержный, неутомимый в дедах и обожатель государей". Административные способности Ордина-Нащокина выказались еще тогда, когда он был на воеводстве в Ливонии, потом после продолжительного перерыва, заполненного дипломатической деятельностью, в 1665 году в промежутке между двумя посольствами Нащокин получил в управление Псков, где и начал проводить реформу местного управления "по примеру сторонних чужих земель": к сожалению, документы и грамоты, дошедшие до нас от этого времени и характеризующая деятельность Ордина-Нащокина в Пскове, крайне разрознены и не проверены, и полной картины его реформ и преобразований во Пскове мы воссоздать не можем, а поэтому не можем и отыскать тех "сторонних чужих земель", по "примеру" которых преобразовал Нащокин местное управление во Пскове. Мы можем только предполагать, что заимствовал он начала местного управления из Польши, может быть, из Германии, где к этому времени развилось и вылилось в определенные формы так называемое "Магдебургское право", с которым, по-видимому, был хорошо знаком и Нащокин. По приезде в Псков Ордин-Нащокин нашел город в крайне печальном виде: постоянные войны с Польшей и Швецией подорвали его торговлю; в самом городе происходила постоянная вражда между "лучшими" людьми и небогатыми гражданами, "мелкими людишками"; "лучшие" люди, богатые купцы, все дела городские решали по своей воле, даже без ведома прочих посадских людей: произвол воеводы и приказные неправды разоряли и тех и других; мелкие люди подрывали торговлю богатым купцам тем, что брали тайно деньги от немецких купцов, скупали по дешевой цене русские товары и передавали их немцам за небольшую комиссионную плату, понижая, таким образом, цены на Псковском рынке; товары из Пскова и в Псков провозилась беспошлинно. Следствием всех этих неурядиц было то, что и казна не получала со Пскова положенных сборов, и сами посадские люди псковские разорялись. Нащокин вскоре же по приезде выработал ряд мер для улучшения положения дел, собрал представителей от посадских людей и обсудил с ними выработанные им "статьи о градском устроении", которые по утверждении их царем и были введены в Пскове. Прежде всего, Ордин-Нащокин преобразовал самый строй посадского общественного управления в духе децентрализации и ограничения воеводского произвола. Посадское общество Пскова выбирало из своей среды 15 человек, которые в течение трех лет, по пяти человек ежегодно, вели городские дела. В ведении их находилось городское хозяйственное управление надзор за продажей питей, таможенным сбором и торговлей с иностранцами, а также и суд по торговым и другим делам. Воевода судил только в случае государственных и важнейших уголовных преступлений. В важных случаях допускались к решению дел в комиссию выборных и лучшие люди из посадского общества. Нащокин сделал попытку провести новые начала и в торговлю псковских посадских людей. Главный недостаток русской торговли того времени заключался, по его мнению, в том, что "русские люди в торговле слабы друг перед другом", в отсутствии единения между ними, вследствие чего они легко попадали в зависимость от иностранцев. Главными причинами этого были недостаток капиталов и совершенное отсутствие кредита. Для устранения этих недостатков Ордин-Нащокин, вообще покровительствовавший торгово-промышленному классу и видевший в его благосостоянии залог благосостояния самого государства, провел целый ряд новых статей, регулировавших торговлю псковичей с иностранцами. Чтобы устранить недостаток капиталов, он ввел особые торговые компании, собиравшие в одних руках значительные капиталы: мелкие торговцы распределялись между крупными капиталистами, которые являлись как бы их патронами и наблюдали за их промыслами. Земская изба выдавала им ссуды для покупки товаров, которые и закупались ими к двум двухнедельным ярмаркам, учрежденным Ординым-Нащокиным от 6 января и от 9 мая, во время к