Румянцев, граф Петр Александрович

— генерал-фельдмаршал; сын первого графа Румянцева Александра Ивановича (см.) и супруги его, графини Марии Андреевны, урожденной графини Матвеевой (см.); родился в Москве, незадолго до кончины Петра Великого — а именно 4-го января 1725 года, и при св. крещении получил имя Петра — весьма вероятно, в честь Великого Преобразователя, очень благоволившего к его отцу; он праздновал позднее день своих именин 14-го января, когда Св. Церковь чтит память Св. Петра в веригах. Восприемницею новорожденного желала быть сама Императрица Екатерина ?, благоволившая к матери будущего фельдмаршала, но графиня Мария Андреевна пожелала, чтобы восприемницею была Царица Имеретинская. Сам граф А. И. Румянцев находился в то время в дальнем и продолжительном отсутствии — в Константинополе и в Малой Азии — и возвратился в Москву только в 1730 году (см. выше); это одно уже достаточно опровергает пущенное недавно в ход сведение, будто молодой Румянцев родился в глухой Молдавии, в селе Строенцах, в то время, когда его мать поехала навстречу своему супругу, будто бы возвращавшемуся из Константинополя в 1725 году: жена его вовсе не должна была ездить в то время в Молдавию, — по той причине, что муж ее не возвращался из Константинополя чрез Молдавию, ибо он позднее поехал чрез Малую Азию на Кавказ и вернулся в Москву, когда его сыну было уже лет шесть. По обычаю того времени, молодой Румянцев был записан на службу рядовым в л.-гв. Преображенский полк, хотя оставался в доме родителей и вскоре последовал с ними в село Чеборчино, Алатырского уезда, куда был сослан его отец, и здесь пребывал до 1737 года, а затем перебрался в Малороссию, когда отец его, назначенный в армию Миниха, должен был пребывать в Глухове (главном городе Малороссии в то время). Мальчику было уже около 13 лет, и весьма вероятно, что, по обычаю того времени, он обучался грамоте у местного дьячка, каковым был некто Тимофей Михайлович Сенютович, причем иностранным языкам, которые он знал с ранней молодости, обучала его мать, долго пребывавшая в юности за границей. Отец же его, граф Александр Иванович, принимавший несколько лет деятельное участие в походах в Крым, не мог не только руководить, но даже следить за воспитанием и первоначальным образованием своего единственного сына, находившегося под надзором матери. Желая, однако, доставить сыну возможность чему-либо обучиться и в Императорской службе впредь искусным быть, а также дать возможность ознакомиться с порядками и обычаями в других европейских государствах, граф А. И. Румянцев просил всесильного тогда временщика Бирона отправить его сына в Швецию или в другое государство, где имеется Русское посольство, и назначить ему жалованье. В конце августа 1739 г., действительно, последовал на имя тайн. сов. барона Бракеля, в то время нашего представителя в Берлине, особый рескрипт о том, что, "снисходя к просьбе генерала Румянцева, сын его отправляется дворянином посольства к Вам, дабы Вы его при себе содержали и как в своей канцелярии для обучения письма употребляли, так и в прочем ему случаи показывали, чтобы он в языках и других, ему потребных науках от добрых мастеров наставлен был и искусства достигнуть мог, дабы впредь в Нашу службу с пользою употреблен был". Жалованье ему всемилостивейше определено было 400 рублей.

Молодой Румянцев прибыл в Берлин, но оставался при Бракеле весьма недолго: последний уже в октябре того же 1739 г. доносил о невероятных и час от часу умножающихся его продерзостях и мотовстве. Румянцев, по словам Бракеля, ничему обучаться не хотел; приставленные к нему учителя жаловались на его лен и забиячество; он делал долги, закладывал свои вещи и платье, чтобы продолжать беспутные мотовства с солдатами, лакеями и другими бездельными людьми; наконец, он скрывался из своей квартиры и т. д. Все это окончилось тем, что молодой Румянцев, в первых числах мая 1740 г., по письму отца своего к Бракелю, был отправлен из Берлина на фурмане (т. е. на поводе) в Данциг, а затем водою в Петербург, куда и прибыл в начале мая месяца, — в то время, как отец его собирался ехать снова в Константинополь, но уже в качестве чрезвычайного нашего посла.

Желая дать какое-либо образование к служебной деятельности своего сына, граф А. И. Румянцев просил Императрицу об определении сына в Шляхетный Кадетский Корпус, — и 5-го августа того же 1740 г. состоялся указ об определении сына генерала А. И. Румянцева Петра в Кадетский Корпус, причем предписывалось за ним и его поступками иметь особливое смотрение. В корпусе граф П. А. Румянцев был только несколько месяцев; уже в начале 1741 г. он не числился более в списках кадет; в формулярном списке о его службе даже не упоминается о пребывании его в Корпусе; из списка этого видно, что он 28-го октября 1740 г. произведен был в подпоручики, — очевидно по просьбам отца, и стоял со своим полком в Финляндии. По словам Бантыша-Каменского, пылкий, огненный юноша, пользуясь отсутствием отца, проводил жизнь, полную всевозможных увлечений и разгула, ничем и никем не сдерживаемого. Возникшая тем временем война со Швециею довольно скоро окончилась, и начались переговоры о мире в Або, для ведения которых с нашей стороны был назначен уполномоченным граф А И. Румянцев (а также г-н Люберас), взявший к себе в качестве флигель-адъютанта своего сына, который не принимал, конечно, по молодости лет и неопытности, ни малейшего участия в делах конгресса, а только при полном окончании переговоров был послан, 29-го июля 1743 г., из города Або от отца своего в Петербург к Императрице Елисавете Петровне с бумагами и с ратификациею Шведским королем мирного Абоского трактата. За доставку этих бумаг Румянцев, будучи в то время уже капитаном, был пожалован, 3-го июля 1743 года, в полковники и, по словам Французского поверенного в делах в Петербурге, получил в награду Воронежский пехотный полк, которым и стал командовать, имея всего 18 лет от роду. О самом командовании полком и о служебной деятельности Румянцева за это время сведений не имеется, так как архив полка за это время не дошел до нас. Он продолжал, по-видимому, свою разгульную жизнь, рассказам о которой не было конца. Императрица Елисавета, до которой доходили эти рассказы, сведав о какой-то выходке молодого полковника, приказала отправить его, для примерного наказания, к отцу, подвергшему сына-полковника наказанию розгами. Императрица, тем не менее, принимала немалое участие в молодом Румянцеве, что выразилось, между прочим, в том, что она предназначала и сватала ему богатую невесту — Марию Артемьевну Волынскую, дочь знаменитого кабинет-министра. Этим был очень польщен отец молодого Румянцева, но последний не изъявил, однако, в то время желания вступить в брак вообще; он продолжал вести свой прежний разгульный и неспокойный образ жизни, — как с офицерами, так и с посторонними, что и побудило Императрицу в 1747 г. сказать отцу его, чтобы он унял сына, а ежели он того не учинит, "то де я более власти имею, нежели он, его унять". Старик-отец в письмах уговаривал сына переменить свое поведение, быть постепеннее, не уморить безвременно его с супругою, матерью молодого Румянцева, писавшей последнему, что "видно в нем ни страху Божеского нет, ни жалости об нас;... мы совсем от вас отречемся" и т. д.

В начале следующего, 1748 года канцлером Бестужевым-Рюминым был послан во Франконию вспомогательный корпус наших войск под начальством князя В. H. Репнина, вскоре возвратившийся обратно, причем никаких военных действий не происходило. Хотя Воронежский полк и не вошел в состав войск, вверенных князю Репнину, и не имеется прямых указаний, чтобы Румянцев участвовал в этом походе, но из слов отца его в письме к нему: "слыша об вас, как вы были в походе, как (.. е. сколько) чрез свои худые поступки потеряли", — должно заключить, что молодой П. А. Румянцев в этом походе участвовал и без всякой притом для себя пользы по службе. В том же 1748 году граф П. А. Румянцев вступил в брак с княжною Екатериною Михайловною Голицыной (см.); брак этот к числу счастливых и удачных причислен быть не может: супруги жили вместе очень недолго; конец их супружеской жизни положила наступившая чрез несколько лет Семилетняя война, в которой Румянцев начал приобретать немалую боевую известность, будучи произведен, 24-го декабря 1755 года, в генерал-майоры, к великому удовольствию его родителей и родных. Канцлер А. П. Бестужев-Рюмин, считая короля Прусского Фридриха II "таким для нас соседом, который опаснее всех и является всегдашним и натуральным России неприятелем", заключил в 1756 г. наступательный трактат с Австриею, чтобы поддержать ее и пресечь королю Прусскому Фридриху II пути в Саксонию. К этому трактату примкнула Франция, небольшая Саксония, а позднее и Швеция, так что летом 1756 г. Фридрих II, король Прусский, был окружен со всех сторон врагами. Он быстро вступил в Саксонию в конце августа 1756 года, когда наша армия, еще не в готовности стоявшая вдоль Западной границы России, не могла угрожать диверсиею Прусской армии, находившейся под начальством Левальда в Восточной Пруссии. Русский главнокомандующий, граф Степан Феодорович Апраксин, решил беспокоить Пруссаков в зимнее время легкими набегами. По плану военных действий предстояло занять Кенигсберг и блокировать Пилау. Апраксин приказал коннице, под командою Румянцева и Ливена, вступить в пределы Литвы, а затем, осмотрев ее, решил перейти за Неман в пределы Восточной Пруссии, не ожидая результатов действий Фермора, направленного к осаде Мемеля, который и сдался Фермеру 24-го июня. Это движение Фермора обеспокоило Прусского генерала Левальда, который стянул свои войска на укрепленную позицию при дер. Каленен и Илишкен. Тем временем Апраксин занял Гумбинен и Инстербург и затем, соединившись с Фермором близ Инстербурга, у Старкене, двинулся на Алленбург, причем 19-го августа 1757 г. произошло известное сражение при Гросс-Егерсдорфе, на берегах р. Прегеля. Исход этого сражения, клонившегося в начале на сторону Пруссаков, был решен тем, что два полка бригады Румянцева пробрались чрез болота, считавшиеся непроходимыми, ударили во фланг Прусской пехоты, дали залп и бросились в штыки, после чего пруссаки пришли в полное замешательство и обратились в бегство. Апраксин почти не преследовал их, — по неимению в должном порядке войск для преследования и по недостатку продовольствия. Левальд быстро отступил к Велау, на р. Алле. Намереваясь обойти эту позицию справа, Апраксин двинулся выше Велау, но недостаток провианта и особенно фуража для лошадей побудил собранный военный совет предпринять движение на Тильзит, чтобы еще осенью овладеть м. Лабиау и рекою Дейме, с целью обеспечить армии доставление всего необходимого. Апраксин, пройдя чрез Тильзит, перешел реку Неман и расположился на зимние квартиры. Он вскоре был отрешен от занимаемой должности и преемником его назначен был Фермор. Прибыв в армию 21-го октября 1757 г., Фермор занялся подготовлением войск к предстоявшей новой кампании, по плану которой предполагалось весною занять Тильзит, овладеть Кенигсбергом и пленить Прусскую армию. Занятие Тильзита поручено было графу Румянцеву. Зимою 1757—1758 года он неоднократно посещал кавалерийские полки, ему вверенные, наблюдал за их занятиями, производил строгий разбор людей, подготовленных к боевой службе, от неподготовленных к оной, а также разбор лошадей по их годности и т. д., — словом, устраивал кавалерию и, на основании повеления Конференции двинуться в Пруссию еще зимою, вступил уже в январе 1758 в ее пределы, заняв 2-го января Тильзит; затем он направился на Лабиау и далее к Кенигсбергу с войсками генерала Ивана Салтыкова и уже 11-го января 1758 г. занял окрестности и форштаты города. Фридрих II, не обратив внимания на это наступление русских и выставив против Фермора армию в 30000 под командою Левальда, сам обрушился сперва на австрийцев. Фермор, пользуясь этим, приказал графу Румянцеву распорядиться и занять Эльбинг, что и было исполнено 20-го февраля, и направиться в Столбцы, около Кенигсберга, для организования остальной кавалерии и переформирования кирасирских полков, граф Румянцев выполнил это поручение к 16-му мая. В то время получено было из Петербурга предписание Конференции Фермору действовать на Кюстрин, войти в сношение со Шведскими войсками и привести Фридриха II в смущение, действуя одновременно на Штеттин, Бреславль и Франкфурт на Одере. Во исполнение этого Фермор вступил тремя колоннами в Пруссию, причем кавалерия графа Румянцева прикрывала правый фланг и тыл нашей армии, на марше к р. Нетце, и демонстрировала по направлению к Нижнему Одеру, чтобы утвердить пруссаков в мнении, что в Померании военных действий не будет. Граф Румянцев занял г. Конниц 5-го июня и, двинувшись далее, обнаружил, что Прусская армия генерала фон Дона, оттеснив шведов, двигается на встречу Фермору и подходит к Шведту. Позднее были получены от нашего начальника Штофельна сведения, что корпус Дона сосредоточивается между Кюстрином и Франкфуртом на Одере. Фермор приказал графу Румянцеву придвинуться к главной армии и сам отошел к Кенигсвальду, где был созван военный совет, решивший выдвинуть графа Румянцева вперед к Гамерау, для прикрытия армии. Румянцев, усматривая трудность возлагаемой на него задачи, докладывал об этом Фермору, но, получив подтверждение данного приказания, начал приближаться к главным силам и, подходя к Ландсбергу, получил приказание наблюдать и за Кольбергом и, если возможно, занять его. Но сильный гарнизон Кольберга делал исполнение этого приказания невозможным. Граф Румянцев вскоре занял мост чрез р. Одер у Шведта, на который было обращено все внимание Румянцева и Фермора, в том предположении, что пруссаки ради переправы чрез Одер не замедлят попытаться овладеть этим мостом. Между тем, пошли слухи, что Фридрих II сам спешит на выручку Кюстрина, обложенного Фермором, который, узнав об этом, стал укреплять свои позиции, с целью воспрепятствовать королю перейти р. Одер у крепости. Фридрих II быстро явился, осмотрел позиции Фермора и решил сделать переправу у Гюстенбиза, чтобы, разрезав Русскую армию, разбить сперва Фермора, а затем и графа Румянцева, отрезанного уже от главной армии. Последовал 14/25-го августа беспримерный, жесточайший бой при Цорндорфе, в котором Фридрих II убедился, что Русские войска можно скорее перебить, чем разбить. Фермор удержал все занимаемые им позиции и только 16/27-го августа с рассветом выступил чрез Конницу к Гросс-Камину на соединение с графом Румянцевым, стоявшим в Марвице, что доставило армии нашей возможность без опасности достигнуть Ландсберга. Во время сражения при Цорндорфе 14/25-го августа пруссаки усиленно демонстрировали к Шведту. Граф Румянцев заботился об его удержании, тем более, что получил от Фермора несколько приказаний держать Шведт. Ночью с 14-го на 15-е августа, узнав от бежавших с поля сражения о затруднительном положении Фермора, изображенном ими в мрачных красках, граф Румянцев послал отряд Берга к месту Цорндорфского боя, но это было уже поздно. По словам Д. Maсловского, "теперь, когда весь ход сражения вполне выяснился, очевидно было, что граф Румянцев мог, не ожидая приказания Фермора, выступить еще 13-го августа к Цорндорфу, явиться во фланг и тыл Пруссаков и тем содействовать нанесению им полного поражения". "Но Румянцев этого не сделал", пишет Екатерина II в своих Записках. По словам Ф. П Лубяновского, предполагалось даже отдать графа Румянцева и весь его корпус под суд, и Румянцев был, по его словам, даже вызван в Петербург, но почему-то благополучно отделался от генерал-прокурора князя H. Ю. Трубецкого.

После Цорндорфа армия наша пришла к Ландсбергу, где 22-го августа был созван военный совет, на котором граф Румянцев подал особое мнение о расположении на зиму в округах Познани по рекам Варте и Просне, в которых войска Ее Величества еще не бывали и, следовательно, могли найти себе все необходимое для пропитания. В то время, 5-го сентября, был получен указ Конференции сперва о занятии зимних квартир в Бранденбурге, а затем о взятии Кольберга и о наступательных действиях против Дона и т. д. Но на военном совете армии 1-го сентября было решено, что оставаться в Бранденбургии нельзя, а движение прямо к Висле навлечет гнев Императрицы, а потому надо избрать среднее — идти в Померанию, стать лагерем у Старгардта и послать отряд войска занять Кольберг, важный пункт для подвоза всяких припасов в Русскую армию. Напасть на Дона не представлялось возможным по пребыванию его в неприступных местах, с превосходною кавалерию и артиллериею; около реки Одера — от Кюстрина до Шведта — не имелось пропитания и т. д. Отправленный к Кольбергу генерал Пальменбах не мог им овладеть, и Фермор со всею армиею отступил к Висле, где войска и расположились на зимние квартиры.

Граф Румянцев, перейдя Вислу, расположился в Кульме, Растенбурге и окрестных местах, командуя 3-ю дивизиею. Усмотрев в генеральной диспозиции неопределенность директив для дальнейших своих действий, он вступил с Фермором по этому предмету в переписку, не имевшую, однако, результатов. Фермор, в начале января 1759 года, был вызван на короткое время в Петербург, куда и направился, передав команду над армиею Фролову-Багрееву, а затем, для обсуждения плана будущей кампании, был вызван в столицу и граф Румянцев. Переход пруссаков в наступление в феврале месяце 1759 года побудил их обоих отправиться из Петербурга на берега Вислы, где, по новому распределению войск, был образован особый тыловой корпус для прикрытия от нападения неприятелей военных магазинов по Висле и в Восточной Пруссии; этот корпус поручен был графу Румянцеву. На него, кроме того, были возложены и другие немаловажные задачи по укомплектованию армии и по снабжению ее, по наблюдению за Данцигом и управлению занятой нами Восточной Пруссии, не сосредоточенному в одних его руках (управление оставалось в руках генерала Корфа), что представляло немало затруднений. По плану кампании 1759 года нашей армии предстояло направиться прямо к Саксонским границам до самого Одера. Наша армия 21-го апреля стала переправляться чрез Вислу, после чего вскоре последовало совершенно неожиданное назначение на место Фермера главнокомандующим Петра Семеновича Салтыкова, прибывшего в армию 19/30-го июня 1759 года. Фермор изъявил желание остаться начальником дивизии под начальством Салтыкова, военные действия которого ставились в зависимость от действий Австрийской армии, бывшей под начальством Дауна. Салтыков двинулся на соединение с Дауном, узнав, что ему угрожает нападение со стороны пруссаков. При этом 12/23-го июля 1759 г. он имел упорное сражение с пруссаками при Пальциге (или при р. Кай, или Цюллихау), в котором пруссаки потерпели сильное поражение и отступили на левый берег Одера. В этом сражении принимал участие и граф Румянцев, ранее сдавший командование тыловым корпусом Фролову-Багрееву. После сражения русские войска заняли Кроссен 16-го июля, и тогда соединились с ними и австрийские войска, остававшиеся ранее этого в бездействии. Салтыков 20-го июля занял Франкфурт на Одере и намеревался послать графа Румянцева совершить набег на Берлин, — для взятия военной контрибуции, провианта, быков, лошадей и пр. Приближение Фридриха II с армиею на защиту его столицы побудило Салтыкова отказаться от этого намерения, а требование Дауна соединить русскую армию с австрийскою на р. Бобре заставило Салтыкова отступить к Кроссену, причем Фридрих II вскоре атаковал русские войска 1/12-го августа на высотах Куннерсдорфа, у реки Одера. Граф Румянцев, со второю дивизиею, занимал центр нашей позиции и в решительную минуту бросился на прусских кирасир и опрокинул их, что и содействовало одержанию нами решительной победы над Фридрихом II, которого Салтыков преследовал до самого Францендорфа. У пруссаков было захвачено 172 орудия, громадное количество огнестрельных припасов и 5000 пленных. Салтыков был возведен в звание фельдмаршала, а граф Румянцев был награжден орденом Св. Александра Невского и, кроме того, получил от Императрицы Марии-Терезии 2000 червонцев. Армия наша после такой битвы требовала отдыха и приведения в порядок материальной части; она не в состоянии была двинуться на Берлин без содействия Дауна, находившего, что надо помышлять уже и о винтер-квартирах. После взаимных объяснений обоих главнокомандующих решено было сперва занять Дрезден, а затем двинуться в Верхнюю Силезию и потом уже идти на Берлин. Дрезден вскоре сдался, и Даун, во исполнение приказаний своего Двора, двинулся к Бауцену, удалившись значительно от Салтыкова, который, придя в негодование от движения Дауна, сам отошел к Губену, откуда послал графа Румянцева к Дауну для переговоров о дальнейших военных действиях. По словам самого графа Румянцева, Даун изъявил готовность прислать Салтыкову вспомогательный отряд в 10000—12000 человек, а также осадную артиллерию и обеспечить ему фураж и продовольствие, в котором Русская армия испытывала крайний недостаток; но это последнее далеко не было выполнено австрийцами: вместо обещанных 20000 центнеров муки было поставлено в Христианштадт только 600 центнеров. Вскоре было получено известие, что Фридрих II спешит на соединение с принцем Генрихом, а Даун, вместо того чтобы не допускать этого соединения или поставить Фридриха II между двух огней, решился идти к реке Эльбе в Саксонию. Это удаление Австрийской армии лишало Салтыкова возможности иметь спокойные зимние квартиры в Силезии, а потому он перевел свою армию на правую сторону р. Одера и отошел до Прима, где и оставался до ноября, при самых неблагоприятных условиях расквартирования, Конференция в Петербурге упрекала его за отступление от данных ему инструкций и, подчиняясь все более и более влиянию Австрийского кабинета, приказала ему из состава армии отделить 20000 человек в распоряжение Австрийского начальства. Ближайшая к союзнику дивизия графа Румянцева была назначена к выполнению этого приказания, которое не состоялось, однако, по той причине, что Лаудон вскоре отступил в Австрию, а граф Румянцев расположился на зиму на Висле, от Грауденца до Эльбинга. После этого вскоре Салтыков уехал в Петербург, где его план действий на предстоящую кампанию 1760 г. не был одобрен Конференциею [Он предлагал овладеть Помераниею до крепостей по реке Одеру, занять Данциг и осадить Кольберг, прикрывая его осаду главною армиею, а после приступить к осаде одной из крепостей по Одеру.]. По соглашению с Австриею, Конференция предписала армии наступать по р. Одеру и искать соединения с австрийскими войсками между Глогау и Франкфуртом на Одере. Граф Румянцев, получив командование 1 дивизиею (бывшею Фермера), названною теперь 2-ю, занял 1-го июня г. Познань, где вскоре собралась вся армия. Тут было получено Салтыковым предписание Конференции от 18-го июля скорее наступать на г. Бреславль и соединиться с австрийцами. Однако ввиду изменившегося положения австрийцев Конференция вскоре, 22-го августа, предписала Салтыкову перенести операции в Померанию. Между тем, фельдмаршал Лаудон и первый министр Марии-Терезии князь Кауниц требовали, чтобы Салтыков осадил Глогау, а Даун — привлечения Салтыковым на себя войск Фридриха II и принца Генриха, чтобы тем дать себе возможность пройти к Швейдницу. На созванном Салтыковым военном совете признано было невозможным овладеть Глогау по неимению к тому осадных средств, и решено было а) образовать отряды: один — для набега на Берлин, а другой — для операций под Кольбергом; б) главным силам — следовать по обоим берегам р. Одера и в) дивизию графа Румянцева направить по правому берегу реки Одера для прикрытия артиллерии и обоза. Действия против Кольберга успеха не имели. Первый набег на Берлин, произведенный генералом Тотлебеном, был неудачен, но произведенный позже графом З. Г. Чернышевым был успешен: Берлин сдался на капитуляцию 27-го сентября (8-го октября); с города была назначена контрибуция в 1500000 талеров. Получив, однако, известие, что Фридрих II спешит к Берлину, Чернышев отступил и прибыл во Франкфурт 3/14-го октября, куда подошел и граф Румянцев. Слух о приближении Фридриха II озаботил Салтыкова; он решил отступить за Варту и расположиться около Ландсберга, зная, что уже назначен ему преемник, именно генерал-фельдмаршал Александр Бутурлин, прибывший в армию 14/25-го октября. Бутурлин убедился, что, по недостатку средств пропитания, невозможно зимовать в Померании, и потому предписал армии, согласно заключению военного совета, двинуться к Висле, причем граф Румянцев со своею дивизиею расположился в Грауденце и его окрестностях.

Зима 1760—1761 года прошла спокойно. Конференция полагала начать кампанию весною — взятием Кольберга, а затем совершить переход чрез р. Одер, двинуться к Берлину и захватить Кюстрин. Она соглашалась двинуть главные силы в Силезию, но идти не далее Бреславля. Кампанию 1761 г. союзники начали неудачно; французский маршал дюк де Брольи был не допущен в Ганновер; австрийцы были отброшены к Бамбергу и разобщены от русской армии, стоявшей еще у Вислы; Бутурлин только что стягивал свои силы на правом берегу Вислы, как получил от Конференции приказание двинуться на соединение с Лаудоном, отправив в то же время графа Румянцева, с отдельным корпусом, осаждать Кольберг и снабдив его инструкциею для действия в Померании. Граф Румянцев, с отрядом около 11000 чел., переправился 15/26-го мая 1761 г. чрез Вислу, занял Кеслин и, организовав особый осадный корпус, приступил к овладению Кольбергом, в котором имелся гарнизон в 5000 человек под командою г. Гедике; кроме того, близ Кольберга, в укрепленном лагере, на правом берегу р. Персанты, стоял значительный корпус прусских войск в 12000 человек под начальством принца Виртембергского и генерала Платена. Скоро подошел к Кольбергу наш флот, под начальством Полянского, с десантом в 6000 человек и с осадною артиллериею; все это было свезено на берег в начале августа, после чего граф Румянцев открыл действия против корпуса герцога Виртембергского, разбил его кавалерию при Трептове 3/14-го сентября и попытался овладеть передовыми укреплениями Кольберга 7/18-го сентября. Попытка эта сказалась неудачною, после чего, на созванном военном совете, было постановлено снять осаду и следовать к р. Варте и Нетце. Граф Румянцев положительно не допускал мысли об отступлении; он решил приступить к постепенной атаке Прусского лагеря, усиленно бомбардировать Кольберг, держать его гарнизон в строгой блокаде и требовать от Бутурлина подкрепления для охраны тыла от действий корпуса Платена, угрожавшего сообщениям графа Румянцева с Вислою и Рюгенвальдом. Та же мысль о снятии осады высказывалась и на военном совете 28-го сентября (2-го октября), созванном после того, как Шатену удалось уклониться от высланного против него отряда князя Долгорукова и, быстро отступив под Кольберг, утвердиться на прилегающих высотах и войти в сношение с герцогом Виртембергским. Но граф Румянцев не разделял мысли об отступлении, несмотря даже на то, что сильная буря 30-го сентября разбросала все корабли Полянского и побудила его отойти от Кольберга. Граф Румянцев стал решительно действовать на сообщения Кольберга со страною и тем вскоре принудил Платена с корпусом отойти к Нижнему Одеру. Затем Румянцев принудил 14/25-го октября генерала Кноблоха сдаться ему со всем отрядом. Принц Виртембергский, стесненный строгою блокадою Румянцева, незаметно отошел от Кольберга. Тем временем Бутурлин сообщил графу Румянцеву, что, отказавшись от всяких демонстраций, он отступает к Висле, направив один корпус на Варту для прикрытия Познани, а другой, в 40000, — для усиления корпуса графа Румянцева. Последний энергично повел осаду Кольберга по обеим сторонам р. Персанты. Вскоре наступила зима и холод. Нападение принца Виртембергского и Платена 1/12-го декабря на Трептов, занятый войсками графа Румянцева, было отбито, после чего храбрый комендант Кольберга сдался на капитуляцию 5/16-го декабря со всем гарнизоном числом в 2815 человек. Донесение графа Румянцева о взятии Кольберга было, по Высочайшему повелению, напечатано и разослано по Империи чрез Правительствующий Сенат 25-го декабря 1761 года. Победитель не был ничем награжден за взятие Кольберга — вероятно потому, что в этот самый день (т. е. 25-го декабря 1761 года) Императрица Елисавета Петровна скончалась и на престол вступил ее племянник, Петр III Феодорович, великий приверженец Фридриха II. На место Бутурлина, отправившегося из армии в Петербург 27-го декабря 1761 года, был назначен 4/15-го января 1762 года любимец армии П. С. Салтыков, а граф Румянцев экстренно вызван в Петербург. Сдав весь корпус свой князю Волконскому, он отбыл из армии и был очень милостиво принят новым Императором, возложившим на него орден Св. Андрея Первозванного и произведшим графа в генерал-аншефы. Затем, особым рескриптом от 25-го февраля 1762 г. ему было предписано приготовить корпус "к известному назначению", причем Салтыков и гр. П. И. Панин должны были во всем ему содействовать. Особым рескриптом от 21-го мая 1762 года графу Румянцеву указывалось, что он должен быть "как можно в большей готовности к получению силою от Дании того, нам принадлежащего, к получению чего добровольно употреблены были уже последние средства, и что он должен распоряжение сделать, какими местами до Голштинии маршировать и где по тому путевым и настоящим магазинам быть". Он должен был вступить в Мекленбург ранее появления датчан в этой местности. По прибытии на место в армию, ему надлежало сделать немедленно производство обер-офицерское, а о штаб-офицерах, что кому следует, представить Императору на основании указа 2-го марта 1762 г.

Граф Румянцев еще в марте месяце возвратился к войскам в Померанию и приступил к исполнению данных ему приказаний; ему предстояло занять Висмар и Шверин и в начале июля утвердиться в Мекленбурге с армиею в 50000 человек. Граф Румянцев ни одним словом не возражал против непреклонной воли Монарха, не вмешиваясь в политику, для него чуждую, быстро приводил в исполнение получаемые им приказания и в конце июня месяца 1762 года был уже на пути к Анкламу и Штеттину, когда получил манифест за подписью новой Императрицы — от 28-го июня 1762 г., которым ему сообщалось о вступлении на престол супруги Петра III, Императрицы Екатерины II, и вместе с тем повелевалось сдать немедленно команду графу П. И. Панину и немедленно же явиться в Петербург. Граф Румянцев, донеся, что вверенные ему войска приведены им к присяге, испрашивал у Императрицы увольнения своего в отставку. Получив от нее собственноручное письмо, в котором Императрица Екатерина позволяла ему для излечения жить в деревне или ехать на воды, граф Румянцев нашел для себя удобным продолжать службу и заверял ее: "благополучие мое и спасение со всеми моими соотчичами заключается в особе Вашего Императорского Величества".

Лишение графа Румянцева командования корпусом и отозвание его от армии, конечно, было для него огорчительно, по словам князя Гр. Гр. Орлова, но объясняется тогдашней необходимостью сменить его для нового правительства, которому опасно было оставлять во главе значительного отряда лицо, отличавшееся своею преданностью только что свергнутому Императору. Граф П. А. Румянцев, получив, как упомянуто, дозволение или ехать к целительным водам, или жить в деревне, никуда, однако, не уехал, а проживал в Данциге, увлеченный одною из его обывательниц, ради которой изменил своей супруге, намеревался покинуть службу, и, пребывая в Данциге или в ином месте, даже оставить свое отечество. В начале следующего, 1763 года граф Румянцев просил уже полного увольнения от службы по своему болезненному состоянию. Императрица Екатерина II, зная, что Румянцев в армии Апраксина считался в числе лучших полковников и немало отличился своими военными действиями в минувшую Семилетнюю войну, а также взятием Кольберга, не пожелала лишиться такого генерала и письмом из Москвы 13-го января 1763 г. предлагала графу Румянцеву приехать в Москву, если его здоровье это дозволяет, добавляя, что он "будет принят с тою отменностью, которую его заслуги отечеству и его чин требуют". Граф Румянцев, хотя и обещал Императрице приехать, но медлил исполнением своего обещания, что было неприятно его матери, которую, как видно из писем ее к сыну, Императрица Екатерина II спрашивала не раз о времени прибытия ее сына в Россию.

Наконец граф Румянцев решился покинуть Данциг и возвратиться в Петербург, что немало удивило Двор, по словам Сольмса, который объяснял это возвращение содействием графа Гр. Гр. Орлова и любезностью Екатерины II к фавориту и добавлял, что "Румянцев с его надменным нравом и решительным тоном едва ли долго удержится, благодаря только своим достоинствам". Эти слова Сольмса оправдались только отчасти: граф П. А. Румянцев, очень ласково принятый Императрицею, остался недолго при Дворе; в 1764 г. он, по прошению, был уволен на год для излечения болезни, с дозволением жить, где пожелает, т. е., в отечестве или ехать за границу. Однако, Румянцев никуда не поехал и в конце того же 1764 г. был назначен правителем Малороссии, куда и отправился в конце того же года, откланявшись Ее Величеству 21-го декабря 1764 года. Дорогою, близ Москвы, он был опрокинут вместе со своим экипажем, получил значительные ушибы, заставившие его промедлить немало в Москве, и только 8-го апреля 1765 г. прибыл в Глухов, главный в то время город Малороссии, откуда и послал 20-го апреля свое первое донесение Ее Величеству о вверенном ему крае, в котором предполагалось совершить немало преобразований. Как известно, по присоединении Малороссии, в гетманство Богдана Хмельницкого, к России в 1682 г., начинают проявляться стремления со стороны Русского правительства объединить по возможности новую присоединенную окраину с остальным государством. Так, при Петре ? уже была учреждена в 1722 г. особая Малороссийская Коллегия, под председательством бригадира Вельяминова, явившегося на деле правителем всей Украйны, а в 1722 году, по смерти гетмана Скоропадского, 3-го июля 1722 года, выборы гетмана были отложены на неопределенное время, а исполнение его обязанностей поручено Полуботку с генеральною старшиною, с тем, чтобы он во всех делах совещался с Вельяминовым. Хотя, после смерти Петра ?, Малороссийская Коллегия была упразднена и гетманом Малороссии был избран в 1726 году Даниил Апостол, но и при нем состоял особый резидент (сперва Наумов, а потом Нарышкин), заменивший собою гетмана после смерти Апостола в 1737 г. Лет чрез десять, при Императрице Елизавете Петровне, гетманство было восстановлено в лице ее любимца графа Кирилла Григорьевича Разумовского, причем главным центральным управлением края явилась Генеральная или Войсковая Канцелярия, с войсковым писарем во главе и Генеральный Суд. Такой порядок просуществовал до Императрицы Екатерины II, когда, в видах объединения с Империею и обрусения Провинций, имевших свои особенные законы, были приняты также меры, чтобы и в Малороссии "во век и имя гетманов исчезло, не токмо бы персона какая была произведена в это достоинство". Граф К. Г. Разумовский вскоре отказался от гетманства; одновременно с его увольнением манифестом 10-го ноября 1764 г. было объявлено об учреждении снова Малороссийской Коллегии и о назначении графа П. А. Румянцева, "яко генерал-губернатором и Президентом означенной Коллегии". Вместе с этим выражалось упование, что народ Малороссийский, "видя наше толикое об нем матерное попечение, не оставит оное принять с тою подданническою благодарностью, которой Мы от него несумненно ожидаем". При этом назначении графу Румянцеву была дана Императрицею в ноябре 1764 года особая секретная инструкция, так как одно губернаторское наставление, недавно изданное, было для него недостаточно, "ибо состояние вашей губернии от других весьма разнствует". Это наставление могло быть от времени до времени дополняемо посылаемыми к нему секретными повелениями. Главные положения этой инструкции заключались в следующем. Исходя из того, что в Малороссии получается очень мало дохода (даже излишний расход в 48000 рублей), Императрица поручала графу Румянцеву: 1) произвести полное камерально-статистическое описание страны; 2) прекратить переход поселян с одного места на другое, а также всякий непорядок, от перепутанного правления происходящий; 3) развивать всеми мерами промыслы и торговлю и 4) обратить внимание на продовольствие края солью, на неправильное истребление леса, на его сбережение и новые его посевы; 5) наблюдать за благоустройством городов, прекращать заразительные болезни; 6) по смежности края с Турциею и Польшею принять