Румянцев, граф Сергий Петрович

— третий и последний сын фельдмаршала графа П. А. Румянцева и его супруги, графини Екатерины Михайловны, урожденной княжны Голицыной; родился 17-го марта 1755 г., через одиннадцать месяцев после рождения своего брата Николая, в селе Стряпкове, Юрьевского уезда Владимирской губернии. Первые годы своей жизни провел он под непосредственным надзором своей матери, заботившейся о воспитании и образовании своих сыновей. По обычаю того времени, молодой Сергей Румянцев воспитывался дома, хотя его мать, сознавая неудовлетворительность домашнего воспитания, намеревалась или отправить сыновей за границу, или определить их в особый пансион, основанный графом Разумовским для своих сыновей в Петербурге, под главным руководством Г. Н. Теплова. Не получив на это разрешения своего супруга, графиня для обучения своих сыновей нанимала различных воспитателей: то отставного артиллерийского подполковника, чтобы учить сыновей арифметике, то майора Прусской службы, родом швейцарца (вероятно Мейера), "на сносных кондициях". Позднее является немец Цвилер, обучавший Сергея Р. не только немецкому и латинскому языкам, но также истории, география, арифметике и математике, причем ученик проявлял большое прилежание и особенную способность к рисованию; ему же давал также уроки некто Лайонс, но короткое время. Позднее в доме проживал француз Моно (Monod), который, расставаясь в 1765 году со своими учениками, писал их отцу, что оба младшие сына (т. е. Николай и Сергей Петровичи) очень прилежны, стараются приобрести познания, любят занятия, могут служить во всем примером всем 15-летним юношам и со временем будут предметом большой радости родителям; "эти растения, пишет Моно, обещают богатые плоды, если будут возделаны рукою искусною и опытною в науках". Графиня Е. М. Румянцева, заботясь ничего не упускать, по ее понятием, а также по силам и возможности, в образовании своих детей, позднее, когда ее сыновья сделались взрослыми, старалась обучать их игре на скрипке, верховой езде, танцам, фехтованию, а затем заботилась об определении на службу графа Сергея Петровича. По порядкам того времени он был записан с детства в военную службу, но проживал вместе с матерью, переселившеюся в село Аксиньино, в 10 верстах от Москвы. Он был записан в гвардейскую артиллерию, в 1762 г. переведен был вахмистром в л.-гв. Конный полк, а затем, в 1769 году, января 1-го, был пожалован в корнеты за службу своего отца, после чего, Высочайшим указом 1-го августа 1772 г., пожалован был камер-юнкером, с производством установленного жалованья (по 1000 рублей в год). Граф проживал тогда в Петербурге вместе с матерью, назначенною вскоре обер-гофмейстериною при дворе Великого Князя Павла Петровича, вступившего тогда в первый брак с Принцессою Гессен-Дармштадтскою. Это назначение, а также уважение и расположение, которыми пользовался со стороны Императрицы Екатерины II не только фельдмаршал граф Румянцев, но и его мать, графиня Марья Андреевна, а также и его супруга, а равно родственные связи Румянцевых доставили молодому графу Сергею Петровичу возможность не только посещать высшее общество столицы, но и сделаться ближе известным Екатерине II. Узнав его, Императрица удостоила его приглашением присутствовать на ее известных собраниях в Эрмитаже, в которых участвовали самые избранные лица и наиболее известные приближенные Ее Величества. Из молодых людей на эти собрания допускались только оба брата Румянцевых, причем Екатерина II в графе Сергее Петровиче усмотрела человека необыкновенного. Тут же граф Сергей познакомился с известным ученым и публицистом-писателем Мельхиором Гриммом, пользовавшимся большим расположением Екатерины, незадолго прибывшим в Петербург вместе с Наследным Принцем Дармштадтским, воспитанием которого он руководил. Граф С. П. Румянцев, "имевший желание посетить чужие края и пополнить свое образование в одном из германских университетов" (о которых, особенно о Лейденском, много слышал от своего двоюродного брата, князя Александра Борисовича Куракина), был очень обрадован, узнав, что и Гримм согласен руководить как им, так и его братом, графом Николаем, в поездке за границу. Он отправился в конце 1773 года в Молдавию к своему отцу, командовавшему в то время нашею армиею, — для испрошения как его согласия на предполагаемую поездку, так и для получения необходимых на то денежных средств. Получив желаемое без особых затруднений, граф С. П. Румянцев испросил разрешение Ее Величества на поездку за границу, вследствие чего 14-го апреля 1774 г. состоялся указ об увольнении его в чужие края вместе с братом его Николаем, без вычета жалованья во всю их бытность в чужих краях. Срок увольнения определен в указе не был. Императрица советовала при этом сопровождавшему молодых людей Гримму путешествовать спокойно и возвратиться не спеша.

Покинув отечество в конце апреля 1774 г., граф Сергей Петрович, вместе с братом, бароном Гриммом и тремя слугами отправился единственным в то время способом путешествия — в своих экипажах, на переменных лошадях, на Варшаву и, совершив затем поездку по Германии, заехал в Карлсбад, где Гримм пил воды, а граф Сергей Румянцев пить их не пожелал. Посетив Лейпциг, Готу, берега Рейна и Голландию, он с братом прибыл в Лейден, где оба они около года слушали лекции в пользовавшемся в то время известностью Лейденском Университете, о котором имели разные необходимые сведения от упомянутого уже выше князя Куракина, их двоюродного брата. В конце сентября 1775 г. граф Сергей Румянцев с братом заехал в Париж на короткое время, чтобы вместе с Гриммом, оставившим их в Лейдене одних, совершить затем совместное путешествие по Италии. По пути из Парижа они остановились в Женеве, посетили знаменитого, но уже престарелого Вольтера в его уединении в Фернее; Вольтер, ознакомившись с французскими стихами графа Сергея Петровича, сообщенными Вольтеру Гриммом, предрек молодому графу, что он пойдет далеко. После этого путешественники направились на Милан, Флоренцию, Рим и Неаполь, откуда поехали обратно на Венецию и Вену. Узнав еще в Венеции о кончине Великой Княгини Натальи Алексеевны, супруги Великого Князя Павла Петровича, и о том, что фельдмаршал Румянцев, их отец, сопровождает Великого Князя Павла Петровича в Берлин, чтобы ознакомиться с предназначаемою ему в супруги Принцессою Виртембергскою, путешественники поспешили ехать в Берлин, чтобы повидаться с родителем. Но фельдмаршал почему-то признал это для себя нежелательным и неудобным и чрез Куракина приказал своим сыновьям не приезжать в Берлин во все время его там пребывания. Они, конечно, повиновались этому приказанию и вблизи Берлина, в небольшой деревне, выжидали отбытия из этого города своего отца, чтобы самим въехать в столицу великого Короля.

Пробыв в Берлине недолго, граф Сергей возвратился 6-го сентября 1776 года в С.-Петербург, не видев ни Франции, ни Англии по недостатку необходимых на это средств, довольно скудно отпущенных ему на то родителем. Граф Сергей стал снова отправлять придворную службу, которая далеко не удовлетворяла его деятельности. Он намеревался поступить в военную службу, ездил к отцу в начале 1777 года, чтобы переговорить с ним об этом, но не встретил надлежащего согласия. а только успел получить от отца обещание производить сыновьям ежегодно определенные выдачи, без чего, как он сам писал 30-го августа 1777 г., "никакое помышление о приобретении понятного себе упражнения и в мысли входить не могло". Он намеревался представить своему отцу предположения, "чтобы видеть нас вышедших из обременяющей праздности". Тем временем его мать в начале 1778 г. покинула занимаемую ею должность обер-гофмейстерины и переселилась в Москву, где проживала зимою, проводя большую часть года в близлежащем Кайнарджи, поместье ее супруга; она выразила желание, чтобы и сын ее граф Сергей поехал с нею. С Высочайшего разрежения он был уволен. 23-го февраля 1778 года, в отпуск с 26-го числа впредь на один год и явился усердным помощником своей матери по всему управлению имениями, ей принадлежащими, и, как можно заключить из писем его, весьма ревностно принялся за это новое для него дело. Это, конечно, удаляло его от главной цели — искать действительной службы, но доставляло возможность быть полезным матери, которой он был всем обязан. Хотя он и считал свое положение наилестнейшим, однако не покидал мысли приобретать знания и утвердить в себе оные и желал быть при отце на службе, предоставляя на волю отца предписать ему какое угодно место и упражнение. В конце года он возымел намерение совершить поездку чрез Торнео кругом в Стокгольм, причем граф Ив. Григор. Чернышев, большой приятель его отца, фельдмаршала, готов был снабдить его санями и всем необходимым. Эта поездка, однако, почему-то не состоялась, а тем временем, 5-го мая 1779 г., граф Сергей Петрович, в день крещения Великого Князя Константина Павловича, был, вместе с братом, пожалован в камергеры, ранее получив разрешение находиться при своей матери, по ее о том желанию, чтобы не быть одной. Но отец не одобрил этого, — и послушный сын поспешил прибыть в Петербург, представился Их Высочествам, стал опять отправлять придворную службу и сетовал в письмах к отцу на свое претягостное положение, образу мыслей его совсем противное, и ходатайствовал его разрешения просить себе увольнение от двора. Он желал бы снова ехать за границу — не для искания наук, для которых езда уже поздняя, но для приобретения "знаний, гражданским должностям приличных".

Во время этой переписки сына с отцом, очень раздражавшей фельдмаршала, скончалась супруга последнего в августе 1779 года. Граф Сергей был чрезвычайно опечален смертью горячо любимой им матери: он потерял с ее кончиною все, что только на свете потерять было можно. Горестное положение, в которое он был повергнут этою кончиною, не дозволяло ему скоро воспринять службу, требующую спокойного настроения и совсем иного, противного расположения духа. Он опять обращается к отцу с просьбою о разрешении ему уехать за границу и на сей раз получает таковое, — и притом на два года, с отпуском ему по 6000 рублей в год. Кроме того, фельдмаршал отпустил с ним, по его о том просьбе, числившегося при нем адъютантом г. Замятина (проживавшего, впрочем, в Москве по делам графа), приняв содержание его на свой счет. Предписанием от 4-го октября 1779 года Ее Величество изволила разрешить графу Сергею Петровичу отлучиться в чужие края по 1-е число октября 1780 года (позднее этот отпуск был продолжен, 4-го октября 1781 г., еще на один год). Впрочем, отъезд графа С. П. затянулся по многим причинам; то он приискивал человека, бывшего в Дании и Швеции, то задерживал отъезд Замятин, то граф хотел повидаться с братьями, то не имел случая откланяться Ее Величеству, то отъезд затягивал Великий Князь, приглашая графа к себе, и т. д., так что Румянцев покинул Петербург только 9-го января 1780 г. Он направился среди зимы в Стокгольм чрез Финляндию намереваясь даже объехать берега Ботнического залива, но в г. Вазе он переехал залив по льду и тем сократил свой самый трудный путь чрез Торнео почти на тысячу верст. Он прибыл в Стокгольм, где прожил до конца июня месяца, после чего проехал через Ландскрону в Копенгаген, куда прибыл 29-го июня, и затем ожидал прибытия в город нашей эскадры, под начальством адмирала Борисова, который взял его на собственный корабль и после девятидневного плавания морем высадил на берегах Голландии в Текселе, откуда С. П. Румянцев поехал уже сухим путем в Гаагу, для свидания с нашим посланником и своим родственником князем Димитрием Алексеевичем Голицыным. После этого свидания граф на пакетботе доехал 21-го августа до Лондона, где и прожил почти целый год, истратив немало денег. Он представлялся королю и королеве, делал разные покупки, заказывал себе дорожную карету, ездил в модное дачное место Bath, а также в Вильтон, где жил лорд Герберт и отец его, лорд Пемброк, пил воды, посещал парламент и т. д. Припоминая, что срок его отпуска приближается к концу, он просил отца дать наставление, что ему делать, т. е. приличнее ли ему возвратиться, или попросить продлить отпуск, и во всяком случае прислать ему денег. Отец разрешил ему остаться еще за границею, прислал денег, и граф Сергей Петрович, узнав, что в модное в то время место в Спа (в Бельгии) прибыл его брат, граф Михаил Петрович), и его тетушка, графиня Прасковья Александровна Брюс, колебался между удовольствием их видеть и намерением остаться в Лондоне до зимы. Однако удовольствие одержало верх, — и граф, оставив Замятина в Лондоне, направился в Спа. Прибыв 18-го августа в Спа, он встретил там упомянутых своих родственников и "немалое собрание значительных особ Европы", по его собственным словам, — в том числе многих французских дам, с которыми познакомился и "тем приуготовил себе приветствие в самом Париже". Он испрашивал разрешение отца на поездку в столицу Франции, вместе со своим братом и тетушкою. Молодой граф находил, что вред пребывания в Спа "праздным разумом и нравом слабым — неисчислим". Тем не менее, граф С. П. пробыл в Спа до конца сентября, захворав довольно опасно кровавым поносом, и только в первых числах октября поехал в Париж, причем дорогою встретил "прекрасную госпожу А., имеющую дарование разума и таланта", с которою более, нежели близко познакомился и поддерживал свои с нею отношения во все время пребывания своего во Франции, которое пришлось до того по вкусу графу Сергею Петровичу, что он не замедлил в том же октябре месяце просить своего отца разрешить ему остаться в Париже на целый год. Признавая пользу и удовольствие, которые доставляет ему пребывание в столице Франции, он, кроме того, считал необходимым познать обстоятельства здешней земли, для чего приезжать во второй раз и неудобно, и дорого. К тому же и здоровье его истощено было долгим путешествием; на службе же в своем отечестве ему трудно и почти невозможно получить приличное назначение. В ожидании ответа гр. С. П. Румянцев представился королевскому двору, многим важным особам, а благодаря письмам Вольтера и Гримма и знакомству с дамами в Спа, имел доступ в очень многие дома, в которых беседовал с отличными философами и красавицами, писал им стихи, играл на домашних спектаклях, бывал в различных театрах, а также в маскарадах, посещал престарелую г-жу Лавальер, очень его полюбившую, — словом, вел жизнь совсем необыкновенную, по его словам, и доставлявшую ему "знакомых и отличие". Тем временем (в 1781 г.) брат его, граф Николай, получил назначение быть нашим полномочным министром во Франкфурте-на-Майне, а сам граф Сергей Петрович, к немалому, вероятно, своему изумлению, получил от отца разрешение остаться еще на год вне отечества, что доставило ему возможность видеть в Париже Великого Князя Павла Петровича, посетившего со своею супругою столицу Франции в июне 1782 года. Совершив после этого опять поездку в Спа, граф Сергей Румянцев высказывал отцу своему желание остаться за границею несколько лет, дабы после "спокойнее и обстоятельнее посвятить жизнь службе и обитательству". "Знаю, пишет граф в письме от 1-го сентября 1782 г. из Спа, как предосудительно молодому человеку проводить время в праздности, но я в ней не обращаюсь. Празднее меня большинство сенаторов, на которое опирается благосостояние государства". Но это письмо, по-видимому, до того раздражило его отца, фельдмаршала, что он даже ничего не отвечал сыну, который, пробыв в Спа с месяц, возвратился в Париж, где в тщетном ожидании писем от отца и графа Безбородко, продолжал вести тот же образ жизни, как и ранее. Приятная жизнь, которую он вел, и отличия, которыми во многих случаях он пользовался, не позволяли ему и думать о выезде, так что кроме Парижа С. П. Румянцев нигде не был во Франции. Наконец, в начале 1783 г. брат его, граф Николай Петрович, написал ему, что Императрица намеревается дать ему назначение по службе. Граф С. П., не имея возможности с приличностью отговориться, решился "не без печального чувства" возвратиться в Россию. Он совсем собрался около 15-го апреля 1783 г. оставить Париж, — даже лошади были им заказаны для отъезда, но он захворал и, по совету графини П. А. Брюс, остался на несколько дней, чем обязан был спасением жизни. Только в конце апреля он покинул Париж и 5-го мая был уже в Франкфурте-на-Майне, виделся с братом Николаем, но не узнал от него чего-либо определенного о предполагаемом для него назначении и поехал чрез Берлин прямо в Петербург, "не спав и не ев, чтобы поспешностью доказать, что жертвует всеми приятностями положения своего, коль скоро его сочли годным получить какое-нибудь назначение". В Петербурге он узнал, что, считая его неудобным к отправлению должности внутри государства, его предполагают назначить посланником в Данию; место это было еще занято, но, по ссоре нашего посланника с Министерством, предстояло его отозвать. Место это для начала должно было почитать отличным, а по важности связи Датского двора с нашим — даже превосходящим силы графа. Он решился принять это место не прежде, как увидев, что не представляется никакой возможности помышлять о другом назначении. Граф С. П. Румянцев и в то время особенно желал бы испытать склонность свою в военной службе, а потому просил своего отца дозволить ему, при возобновлении военных действий, следовать этой наклонности и прибыть к нему в армию. Фельдмаршал счел это непостоянством с его стороны, не согласился на подобную перемену, советовал ожидать назначения в Петербурге и не разрешал ему приехать к себе в деревню.

Граф С. П. Румянцев, проживая в Петербурге, нередко бывал при дворе как Императрицы, так и Великого Князя, пользовался расположением последних и принимал также участие в "Собеседнике Любителей Русского слова", который издавала княгиня Дашкова, напечатав в этом журнале несколько статей без подписи своей фамилии в томах III и IV. Он занимался, как надо заключить из статей, историею Петра Великого, будучи восторженным почитателем его деятельности, и намеревался издать какой-то Адрес-календарь с примечаниями историко-философско-критическими. В это время он имел случай близко познакомиться с H. H. Нелединской-Мелецкой и этим достаточно утешился от негодования на брата, который извлек его из Парижа. Вскоре, в 1784 г. открылась вакансия обер-прокурора в Сенате и граф С. П., по совету друзей, решился просить это место для себя. Генерал-прокурор князь А. А. Вяземский принял это заявление "милостиво, но отклонительно" и предложил ему обратиться лично к Императрице. Екатерина II отнеслась снисходительно к его желанию, но все назначения были отложены до 24-го ноября. Вскоре после этого Ее Величество предприняла свое известное путешествие на юг России, в продолжение которого граф С. П. Румянцев пребывал в Петербурге, и только 28-го февраля 1785 года состоялось его назначение — посланником к курфюрсту Баварскому. Граф Румянцев не счел это назначение для себя лестным и просил Ее Величество чрез П. И. Пастухова освободить от оного, представляя, что тем отдаляется он от отечества. Императрица, однако, очень разгневалась этим, и граф Румянцев решился повиноваться ей и скоро явился благодарить за такое назначение. Он был милостиво принят и получил дозволение съездить к отцу, чтобы проститься с ним. Между тем, назначение со стороны курфюрста Палатинского своего уполномоченного в Петербурге почему-то затянулось, и графу С. П. Румянцеву не предстояло надобности скоро уезжать по назначению. В то же время наш представитель в Берлине, князь Долгоруков, после 20-летнего своего пребывания при Прусском дворе, был уволен, и Ее Величество, по старательству князя А. А. Безбородка, назначила 23-го июня 1785 года графа С. П. Румянцева чрезвычайным посланником и полномочным министром при короле Прусском. о чем Безбородко сообщил Сергею Петровичу, находившемуся у отца в Малороссии, особою эстафетою, советуя приехать, как можно скорее, чтобы еще зимним путем отправиться в Берлин. Молодой граф приехал в столицу, но составление инструкций, обыкновенно даваемых нашим министрам при их назначении, а также еще особой, которою пожелала снабдить графа Румянцева сама Екатерина, как новичка в дипломатическом деле, явилось причиною, что он отправился и Берлин только в июне 1786 года. В упомянутом наставлении Румянцеву предписывалось обращать особенное внимание на Берлинский двор, потому что он сам по себе сила и является, кроме того, средоточием соединения многих немецких дворов; наш союз с Пруссиею основан не на природе вещей и может быть только временным, смотря по обстоятельствам; он не так выгоден, как союз с Австрией.

Тем не менее, графу Румянцеву предписывалось иметь самое осторожное и бдительное поведение, являть доказательства, что в Петербурге не было и нет намерения отменять и уничтожать прежние связи с Прусским королем. Он был обязан наблюдать и за Союзом князей, недавно возникшим, разузнавать о секретных его статьях, о количестве имеющихся у Союза войск и их размещении, о финансах Союза и т. д. Кроме того, графу С. П. Румянцеву поручалось озаботиться о деле г. Данцига, которое находилось в столь неприятном положении, что здесь истощена была черта снисхождения России, а также всемерно препятствовать всякому покушению короля Прусского на Курляндию, особливо, если он будет пытаться присвоить эту область себе или беспосредственно, либо под именем герцога, из дома его учрежденного, или даже не родственника его. Он должен был не допускать Пруссию до союза с Англиею и быть весьма осторожным в сношениях с Франциею, с представителями которой происходили у нас частые недоразумения и столкновения.

Прибыв в Берлин, граф С. П. Румянцев вместе со своим предместником, князем Владимиром Сергеевичем Долгоруким, а также с графом Финкенштейном не замедлил 16-го (27-го) июня представиться в Сан-Суси великому Королю, находившемуся в крайне болезненном состоянии. Мучимый водянкою, он сидел в креслах, до пояса обвернутый одеялами. Фридрих II был уже весьма слаб, очень похудел, но сказал несколько слов о многих опытах дружбы, явленных ему Императрицею Екатериною, а также немного лестных слов представлявшимся ему лицам. Несмотря на старания врачей, в том числе известного Циммермана, здоровье Фридриха II все ухудшалось, и 6-го (17-го) августа 1786 г. он скончался. На престол вступил племянник его, Фридрих-Вильгельм II, который негодовал на нашу Императрицу за холодный прием, оказанный ему в Петербурге в 1780 году, ненавидел Римского Императора Иосифа II и был сильный приверженец Союза германских князей. При нем старика Финкенштейна заменил Герцберг, находивший, что Пруссия должна поддерживать свою славную роль решительницы Европейских дел и блюстительницы равновесия, и что она должна приобрести Данциг, Торн, Калиш, Познань и Шведскую Померанию, разделявшую земли Прусского королевства как бы на две части. Кроме того, большим влиянием у нового короля пользовался Бишофсвердер. Вступление на престол нового Короля вызвало необходимость присылки из Петербурга графу Румянцеву новых верительных грамот, причем на него возлагалось сказать пристойное от Русского правительства приветствие. После своего представления 9-го (20-го) октября новому королю, отправившемуся вскоре осматривать свои войска и владения, граф Румянцев приступил к исполнению возложенных на него поручений, но не достигнул желаемого успеха. Пруссия уже давно стесняла торговлю вольного города Данцига, расположенного при устье р. Вислы, учреждая на своих границах различные сборы с провозимых этим городом товаров. Обыватели Данцига не раз на это жаловались и прибегали к покровительству России, при содействии которой эти неудовольствия города Данцига были одно время улажены. Но учреждение Пруссиею новых сборов в Фордоне, важном торговом пункте, вызвало новые жалобы со стороны Данцига. Для выяснения этих пререканий вызваны были депутаты от Данцига в Берлин; они не раз объяснялись с графом С. П. Румянцевым и Прусскими министрами, на словах выражавшими готовность исполнить желание Екатерины II; на деле же весь этот вопрос о торговле Данцига, не получив разрешения в Берлине, был передан в конце 1787 года на рассмотрение в Варшаву вместе с прочими вопросами, относившимися до судоходства по реке Висле.

Во время суждений о торговле Данцига возникли сильные препирательства в Голландии между штатгальтером и гражданами этой страны, дошедшие до того, что супруге штатгальтера — родной сестре Прусского Короля — было нанесено сильное оскорбление. Фридрих-Вильгельм II вступился за свою сестру, — и его войска под начальством герцога Фердинанда Брауншвейского вступили в Голландию, скоро овладели даже Амстердамом и принудили восставших покориться. Это в свою очередь много способствовало сближению Пруссии с Англиею, с которою 13-го августа 1788 года и был заключен договор, по коему обе державы обязались защищать друг друга и в особенности действовать согласно относительно предстоящей войны между Австриею и Россиею с одной стороны и Оттоманскою империею с другой. Румянцев сообщал немного ранее о прибытии в Берлин французского поверенного Грошлага с предложением, чтобы Пруссия содействовала Франции к принятию общих мер для спасения Турции.

Эта возникающая война России с Турциею побудила самого графа С. П. Румянцева просить о переводе его в ряды нашей армии. Он был не особенно доволен своим местом в Берлине и еще в 1786 году, в августе месяце, не прослужив еще года, просил разрешения уехать из Берлина к брату во Франкфурт на Майне или в Россию, оставив на его место простого поверенного в делах. Не получив тогда надлежащего разрешения, граф в 1787 г., 31-го июля, просил графа Безбородко исходатайствовать ему отпуск для поправления здоровья, но, не достигнув желаемого, обратился к своему отцу с просьбою дозволить ему перейти в военную службу и состоять под его начальством в армии, предводительствуемой им против турок. Фельдмаршал пришел в негодование от подобной просьбы и отказал в ней своему сыну, который после этого, 24-го ноября 1787 года, обратился к графу Безбородко и просил его передать Ее Величеству письмо его и снабдить наставлениями относительно намерения перейти на военную службу. Он желал присутствовать сперва волонтером при армии, а затем, ознакомившись с делом, получить какое-либо назначение. Граф добавлял, что ежели не определено ему быть воину знамениту, то еще гораздо менее может он отличиться в делах, возложенных на него к исполнению, опыт которого обнаружил всю скудость его дарований. При этом он добавлял, что решительно вознамерился покинуть это место с начатием весны. После такого заявления на занимаемое Румянцевым место был назначен 13-го августа 1788 г. Нессельроде (отец будущего канцлера), а Румянцеву посланы отзывные грамоты и три тысячи рублей на возвратный путь, по получении которых он скоро покинул Берлинский двор, где, по его собственным словам, он не имел счастья поправиться столько же, как и его предшественник. По-видимому, граф С. П. Румянцев не усмотрел или не оценил должным образом наступавшую перемену в отношениях между Пруссиею и Россиею. Новый король Фридрих-Вильгельм II, нерасположенный к Императрице Екатерине II, как выше сказано, и недовольный ее сближением с Австриею в лице Императора Иосифа II, старался противодействовать этому сближению и показать России, что она может только потерять от перемены Прусского союза на Австрийский. Кроме того, он желал, пользуясь новой войною России с Турциею, увеличить также свои владения на счет Польши, но дипломатическим путем, — именно заключив союз с Портою, причем Турция, уступая часть своих земель России и Австрии, получала в свою очередь только гарантию четырех держав (Австрии, Англии, Пруссии и Швеции) в целости на будущее время остальных ее владений. Россия уступала Швеции небольшие земли в Финляндии; Швеция за это отдавала Пруссии свою Померанию; Австрия отдавала Польше Галицию, а Польша, получив Галицию, отдавала Пруссии Данциг и Торн. Все эти сложные замыслы Фридриха-Вильгельма II и его новых министров не получили, как известно, осуществления; в то же время Пруссия противодействовала нашим действиям в Польше, но без успеха. Обо всем этом граф С. П. Румянцев умалчивал в своих донесениях в Петербург.

Возвращением графа С. П. Румянцева в Петербург был чрезвычайно недоволен его отец, фельдмаршал; он не желал даже видеть своего сына, усматривая в его возвращении какое-то самовольное странствование. Императрица Екатерина II совершала в то время свое известное путешествие на юг России и, по прибытии в Петербург, отнеслась благосклонно к своему камергеру, без всякой особенной служебной обязанности пребывавшему в Петербурге. Вскоре, 1-го января 1791 года, граф С. П. Румянцев, одновременно со своим братом был пожалован в тайные советники, после чего он в том же году ездил к своему отцу, сильно в то время недомогавшему. По-видимому, он был хорошо принят родителем, как надо заключить из собственных его слов в письме 15-го сентября 1791 г., что "милость отца открыла ему новую жизнь". Он тяготился, однако, своим бездействием, не занимая никакой должности.

В 1792 г. граф пребывал в Петербург "в поражающем унынии" и просил всесильного тогда князя П. А. Зубова поднести его письмо Ее Величеству с ходатайством о соответствующем для него назначении. Было предположено назначить его в число сенаторов, но граф от этого отказался, что не вызвало, однако, неудовольствия со стороны Императрицы; она ему намекала довольно ясно, что он получит скоро другое назначение. Тем временем, в начале февраля 1793 г., ожидали прибытия в Петербург графа д'Артуа, — и Екатерина II поручила графу С. П. Румянцеву его принять и состоять при его особе во все время его пребывания в Петербурге. Граф 1-го марта 1793 г. отправился его встречать в Дерпт (Юрьев), а затем находился при нем во все время пребывания его в Петербурге и проводил обратно до Ревеля, откуда граф д'Артуа пустился морем в Англию. Вскоре после этого прибыл из Стокгольма наш посланник граф Стакельберг, а за тем на его место, 1-го июня 1793 г., граф С. П. Румянцев был назначен чрезвычайным послом при Его Величестве короле Шведском. Перед своим отъездом граф съездил к своему отцу в Ташань, где пробыл около месяца, и, возвратясь в Петербург, принимал участие в торжествах по случаю окончания князем Суворовым войны с Польшею и затем — по случаю бракосочетания Великого Князя Александра Павловича с принцессою Баденской. Получив надлежащие инструкции и награжденный орденом Белого Орла, граф С. П. Румянцев собрался совсем ехать в Стокгольм морем осенью, но кончина дяди его, нашего посла в Вене, князя Дмитрия Михайловича Голицына, душеприказчиком которого был назначен также граф Сергей Петрович, задержала его отъезд, и только в конце октября он поехал в Ревель, откуда отплыл 27-го октября в Стокгольм, в самое неблагоприятное время для плавания по Балтийскому морю. После тяжелого переезда он добрался до окрестностей Стокгольма 4-го (15-го) ноября, претерпев значительную бурю, и чрез два дня вошел в Стокгольмскую гавань, отказавшись от обычной салютации.

13-го (24-го) ноября он имел уже торжественный прием у молодого Короля с большими церемониями, в присутствии регента (герцога Зюдерманландского) и других лиц, а на другой день представлял молодому Королю и регенту камергера С. А. Ададурова, присланного с извещением о бракосочетании Великого Князя Александра Павловича. Отношения России и Швеции были в то время довольно натянутые; регент, под влиянием своего любимца Рейтергольма, начинал сближаться с революционною Франциею. Румянцев в первых своих донесениях сообщал немало любопытного о личности молодого короля Густава IV (сына убитого короля Густава III) и о регенте, о жизни Шведского двора и о соблюдаемых при оном этикетах и порядках; о том, что его не всегда приглашали на королевские ужины; о предполагаемом браке Короля с одною из дочерей наследника Русского престола, причем граф Румянцев предупреждал, что Король — ребенок и охотно подчиняется регенту. Он также писал, что Шведское правительство, по-видимому, решилось принять необходимые меры предосторожности против появившихся в Стокгольме, во множестве, дерзких и наглых республиканцев-якобинцев и т. д. Императрица Екатерина II была довольна донесениями графа Румянцева, который очень хорошо сошелся с графом Спарре, в то время великим канцлером королевства, и другими членами Совета и пользовался, как он доносил в декабре 1793 г., лестным для него доверием самого регента, что дает ему большие надежды на успех в разрешении могущих возникнуть дел. Таковое дело скоро и возникло совсем внезапно.

В Стокгольме открыт был заговор, имевший целью не только устранить от дел, но даже убить Рейтергольма при содействии народа, будто бы даже и Русского двора. Вождями заговора были Аминов, Армфельдт (Густав Мориц, позднее имевший немалое влияние при Александре I), Лилия, Монк и другие лица, в том числе фрейлина двора Магдалена Руденшельд, очень близкая особа к Армфельду, при посредстве которой он вел переписку с разными участниками заговора; ее знал также и граф С. П. Румянцев. Началось следствие, при котором, как и всегда, открылось многое, не имевшее отношения к делу; в газетах стали печатать разные слухи и толки об этом деле, между прочим и об участии в заговоре Русского двора, причем опубликовали отрывки из переписки Армфельда, касавшиеся священной особы Ее Величества и некоторых ее подданных, которым приписывали также некоторое участие в заговоре, и т. д. Граф С. П. Румянцев горячо вступился по этому поводу, не раз объяснялся с регентом и довел дело до того, что регент сообщил ему в откровенности, что намеревается все сообщения по делу Армфельда (как означали дело об этом заговоре) производить непосредственною личною перепискою с ее Императорским Величеством, а затем граф Спарре, по просьбе Румянцева, сообщил ему, 15-го мая 1794 г., что регент письменно уже объяснился с Ее Величеством по интересующим его делам, доставил Ей все желаемые ею по ним сведения во всей подробности, и не имеет затем чего-либо для сообщения по этим делам графу Румянцеву, с которым регент не разрешает графу Спарре вступать в какие-либо дальнейшие объяснения о ходе дела, представленного уже на рассмотрение Парламента. При этом граф Спарре выразил, что регент желает, чтобы дела этого рода обсуждались непосредственно Императрицею с самим регентом. Румянцев после этого спрашивал Ее Величество, угодно ли ей предписать ему быть по сему случаю гласом ее расположения; подобным распоряжением регента обрекаясь на бездействие и неловкое положение в Стокгольме, он просил Ее Величество дозволить ему прибыть в Петербург, на некоторое время, для личных объяснений. Не получая на это ответа, он писал о том же Остерману и А. И. Моркову, который 21-го июня 1794 г. сообщил Румянцеву, что испрашиваемая им отлучка от занимаемого поста разрешена, и что он может ею воспользоваться по усмотрению своему. При этом Морков добавлял, что в Петербурге не придают большого значения инциденту по делу Армфельда, смотрят на него совсем иначе, и лучше бы было, если бы и он со своей стороны не вызывал по этому поводу скандала, который приведет к тому, что он лишится занимаемого им поста. Граф Румянцев, получив это письмо 29-го июня 1794 г., немедленно собрался покинуть свой пост в Стокгольме, к великому изумлению и сожалению графа Спарре и его супруги. Король, в знак вечного своего к нему расположения, послал ему свой портрет, будучи доволен его пребыванием в Стокгольме и сохраняя надежду, что оное продолжится. Граф Румянцев не замедлил откланяться 31-го июля (11-го августа) в Дротнингольме молодому Королю и членам его семейства, представил им г. Нотбека, оставляемого им в качестве поверенного в делах, а вечером того же дня был в собрании во дворце и на спектакле, причем Король и члены семейства разговаривали с ним с большою благосклонностью и поручили ему передать Императрице чувства их к ней уважения. На другой день Румянцев на катере "Анна Маргарит", под командою лейтенанта Креницына, отплыл из Стокгольма и благополучно прибыл в Ревель, откуда сухим путем доехал в Петербург 26-го августа. Он столько претерпел от переезда, что не в силах был ехать в Малороссию навестить отца своего и остался в Петербурге. Императрица благосклонно приняла его, сохранила за ним занимаемое место посланника и получаемое по этому месту жалованье, дозволив ему ежедневно к ней являться, что он и исполнял довольно усердно. Отец-фельдмаршал, как усматривается из писем графа С. П. Румянцева, был очень недоволен им и даже не