Татищев, Василий Никитич

— родился 19 апреля 1686 г., умер 15 июля 1750 г., сын стольника Никиты Алексеевича, принадлежал к древнему русскому аристократическому, но "захудалому" роду, происходившему от князей Смоленских. Татищевы были в родстве с Салтыковыми, и этим объясняется принятие Василия Никитича семилетним мальчиком в число стольников ко двору царицы Прасковьи Федоровны, урожденной Салтыковой, жены царя Иоанна Алексеевича. Один из биографов Т. полагает, что он или до 1704 г., или уже по вступлении в военную службу учился в московской артиллерийской и инженерной школе, находившейся в заведовании Брюса. Поступив на службу в 1704 г., Т. участвовал в 1704 г. во взятии Нарвы, в 1709 г. в Полтавской битве, а в 1711 г. в Прутской кампании. Стоянка с полком в Польше в 1710 г. побудила его учиться польскому языку, а пребывание в 1713—14—17 г. в Берлине, Бреславле и Дрездене дало ему возможность усовершенствоваться не только в науках, но и в знании немецкого языка, которым, по свидетельству современников, он прекрасно владел. Во время заграничного пребывания Т. приобрел довольно много книг по математике, военным наукам, географии и истории. В 1717 г. Петр Великий, придававший большое значение изучению древностей, в особенности русских и славянских, и уверенный в познаниях в этой области T., отправил его в Гданск (Данциг) хлопотать о включении в контрибуцию старинной иконы, писанной, как гласило предание, св. Мефодием, первоучителем славянским. Т. не мог выполнить поручения царя, потому что магистрат Гданска не согласился уступить икону, но Петру Великому не пришлось жалеть об этой неудаче, так как, ознакомившись с историей иконы, Т. доказал неверность предания. По возвращении из Гданска Т. состоял при Брюсе, генерал-фельдцехмейстере и президенте берг и мануфактур-коллегий, и ездил с ним на Аландский конгресс. Как из Гданска, так и с Аландских островов, Т. привез много книг, которые оказали ему большую пользу, потому что, по повелению Петра Великого, ему пришлось заняться географией России. Мысль о составлении подробной географии России принадлежит Брюсу, но он сам не мог посвятить этому труду достаточно времени, а потому Т. было поручено заняться собиранием материала. Убедившись, что изучение географии невозможно без знания истории, Т. начал собирать в 1719 г. материалы для истории России. Занятия эти заставили его обратить внимание на тот вред, который происходил от общности и чересполосности земельных владений, и он в том же году подал царю представление о необходимости размежевания земель в России, чтобы прекратить частые ссоры, возникавшие между землевладельцами. В 1720 г. Т. должен был временно прекратить свои историко-географические работы, так как, по-видимому по представлению Брюса, был послан "в Сибирской губернии, на Кунгуре и в прочих местах, где обыщутся удобные разные места, построить заводы и из руд серебро и медь плавить". Для T. дело это было совершенно незнакомо, а заводы, вверенные ему, находились в двух обширных губерниях — Сибирской и Казанской. С ним были отправлены саксонец Блиер, знаток горного дела, уже прежде бывший на Урале, и несколько учеников московской инженерной школы. Приехав в Кунгур, Т. не мог найти рабочих, потому что, как оказалось из произведенного им следствия, при прежних управителях насильно наряжали крестьян на горные работы и по большей части не платили им денег. Т. поселился на Уктукском заводе и учредил там горную канцелярию, переименованную затем в "Сибирское высшее горное начальство". В течение полутора года, которые Т. пробыл на уральских заводах, он воспользовался указаниями Блиера и пленного шведа Шенстрема, вызванного им из Соликамска, чтобы познакомиться с горным делом. Несмотря на краткость своего пребывания на Урале, Т. сделал очень много: он перенес Уктукский завод на реку Исеть и назвал это поселение, в честь жены Петра Великого, Екатерины Алексеевны, Екатерининском, чем положил начало теперешнему Екатеринбургу; хлопотал о переводе туда Ирбитской ярмарки и о колонизации заводов пленными шведами; предлагал дозволить разработку руд частным предпринимателям и учредить для надзора за ними шихтмейстеров; открыл при заводах школы, из которых две были первоначальные, где священники учили читать и писать, а в двух других школах учили арифметике, геометрии и "прочим горным делам"; требовал, чтобы были заведены школы в селениях, приписных к заводам, и в виде поощрения обещал грамотным освобождение от рекрутства. Т. составил инструкцию для заводских управителей, в которой главное внимание было обращено на добросовестное отношение к крестьянам, работающим на заводах. До Т. крестьяне должны были с своими исками ездить в Тобольск, но по его ходатайству был назначен особый судья на заводы. Башкирам, препятствовавшим в розыскании руд, была прислана, по мысли T., грамота из Сената; они послушались этой грамоты и стали показывать рудники.

До приезда Т. на Урал заводчик Демидов, пользовавшийся особым покровительством Петра Великого, был там, можно сказать, полновластным хозяином, а потому отнесся недоброжелательно к новым распорядкам. Попытка подкупить Т. деньгами, чтобы не учреждались казенные заводы, не удалась; тогда Демидов отправил в Петербург жалобу на T., обвиняя его в том, что он устроил заставы, затрудняющие привоз хлеба на заводы, и отнял у него, Демидова, часть пристани на реке Чусовой. Но Т. устроил заставы по требованию сибирского губернатора, а пристань отнял потому, что она основана была самовольно. В это время из берг-коллегии прислали нового управляющего заводами советника Михаелиса, а T. велели быть его помощником. Дождавшись Михаелиса, Т. поехал в начале 1722 г. в Москву и в Петербург разъяснить свои недоразумения с Демидовым. Он не застал в Москве ни Брюса, ни царя, и проехал в Петербург, а в конце июля отправился опять на Урал, вслед за Генином, который был назначен для исправления медных и железных заводов и для расследования дела Демидова "не маня ни для кого". Убедившись в правоте T., Генин просил царя назначить его директором заводов. Только в сентябре 1723 г. получено на Урале оправдание Т. и дозволение приставить его, по-прежнему, к делам. В конце этого года Т. был послан Генином в Петербург с докладом о состоянии заводов и в январе 1724 г. представлялся Петру. В письменном оправдании Т. по делу с Демидовым Т. привел текст: "делающему мзда не по благодати, а по делу". Царь потребовал объяснения этих слов. Т. отвечал, что можно обвинять за взятку только в случае несправедливого решения; по мнению Т. судья может получить вознаграждение от тяжущегося: 1) если работал после полудня, чего не обязан делать из-за жалования, 2) если не тянул дела оправками и придирками, 3) если решил дело не в очередь, в случае крайней в том нужды тяжущегося. Государь сказал на это: "сие все правда и для совестных людей невинно; токмо не без опасности бессовестным дозволить, чтоб под тем доброхотным принужденного не было". Т. добавил: "лучше всякого и бессовестного законом помиловать, нежели многих невинных оным отяготить". В 1724 г. Т. произведен в советники берг-коллегии и назначен в сибирский обер-берг-амт (как было переименовано высшее горное начальство). Вместо Урала он был послан в Швецию для изучения горного дела, для вызова оттуда горных инженеров и вообще ученых людей в Россию и для отдачи в обучение горному делу нескольких учеников морской и артиллерийской школ. Кроме того ему было секретно поручено "смотреть и уведомиться о политическом состоянии, явных поступках и скрытых намерениях оного государства".

Весьма интересен разговор, бывший у Петра Великого с Т. перед отъездом его в Швецию; он приведен впоследствии Т. в сочинении "Разговор двух приятелей о пользе науки и училищ", откуда мы целиком его выписываем. "В 1724 г., как я отправлялся в Швецию, случилось мне быть у его величества в летнем доме; тогда лейб-медикус Блюментрост, яко президент Академии Наук, говорит мне, чтоб в Швеции искать ученых людей в учреждающуюся академию в профессоры, на что я, рассмеявся, ему сказал: ты хочешь сделать архимедову машину очень сильную, да подымать нечего и где поставить места нет. — Его Величество изволил спросить, что я сказал, а я донес, что ищет учителей, а учить некого, ибо без нижних школ академия оная с великим расходом будет бесполезна. На сие его величество сказал: Я имею жать скирды великия, только мельницы нет; да и построить водяную и воды довольства в близости нет; а есть воды довольно в отдалении, токмо канал мне делать уже не успеть для того, что долгота жизни нашея ненадежна и для того перво мельницу строить, а канал велел только зачать, которое наследников моих лучше понудить к построенной мельнице воду провести". Мельница — академия, канал — школы математические и епархиальные, основанные Петром. "Но сие желание и надежда его величества весьма обманула, — продолжает T., — ибо по его скорому представлению, хотя люди в науках преславные скоро съехались и академию основали, но по епархиям, кроме Новгородской и белгородской, не токмо школы вновь устроены, но некоторые и начатые оставлены и разорены; вместо того архиереи конские заводы созидать прилежали".

Вскоре после приезда в Швецию Т. заболел и два месяца пролежал в постели. Не успел еще он приняться за выполнение возложенных на него поручений, как пришло известие о кончине Петра Великого, перед которым он благоговел. Впоследствии Т. так вспоминал о своем царе-покровителе: "Все, что имею: чины, честь, имение и главное над всем — разум, единственно все по милости Его Величества имею: ибо если бы он в чужие краи меня не посылал, к делам знатным не употреблял, а милостью не ободрял — то бы я не мог ничего того получить".

Правительство Екатерины І оставило T. в Швеции, и он обратил там внимание на все, что считал полезным для России. Осмотрев горные заводы и рудники, он собрал множество чертежей и планов и условился с мастерами об отдаче им на внучку русских. Относительно найма инженеров ему не посчастливилось; вследствие запрещения шведским правительством вывозить в большом количестве каких-либо мастеров, Т. был нанят и послан в Екатеринбург один только мастер, по фамилии Реф. Этот Реф умел прочно поставить обучение гранильному искусству; ученики его, оказав замечательные успехи, в свою очередь стали обучать гранению следующее поколение, так что Екатеринбург, построенный T., ему же обязан во все время своего существования постоянным и верным заработком. Т. сблизился в Швеции со многими учеными, особенно с королевским библиотекарем Бреннером, которого он знал еще в России, а через него с упсальским профессором Бензелем, известным знатоком древностей северных народов. При их помощи он ознакомился с библиотеками, архивами и музеями Швеции и немедленно сообщил в Петербург план выборки из скандинавских историков всего, что касается русских древностей. Т. не ограничился собиранием исторических материалов и покупкой книг; он старался пополнить свое образование и заимствовал у ученых шведов метод исследования исторических источников. В бытность свою в Швеции T. посетил и Данию. По возвращении в Петербург он прежде всего занялся составлением отчета о своей поездке, затем, принимая во внимание шведскую монетную систему, указал на необходимость ввести в России десятичную систему в монетах, весах и мерах. Вероятно, в это же время он представил императрице предположения относительно устройства дороги в Тобольск и в Нерчинский край.

С 1727 по 1730 гг. Т. был членом монетной конторы. После кончины императора Петра II члены Верховного тайного совета послали избранной ими в императрицы вдовствующей курляндской герцогине Анне Иоанновне составленные без ведома всех сословий "кондиции", на оснований которых она должна была управлять Россией. Дворянство, или, как тогда его называли, шляхетство, не сочувствуя олигархической программе "кондиций" и не желая отдать судьбу России в руки немногих ее представителей, состоявших главным образом из князей Долгоруких и Голицыных, решило поднести императрице, по приезде ее в Москву, свои проекты государственного устройства России. В сочинении этих проектов шляхетства T. принимал весьма деятельное участие. Он составил "мнение" о таком устройстве по просьбе одного из шляхетских кружков, во главе которого стоял кн. А. М. Черкасский; "мнение" Т. служит весьма любопытным и характерным выражением политических воззрений, как кружка, так и самого T., стоявшего принципиально за монархическое правление в России, но относительно Анны Иоанновны допустившего некоторые "поправки" в своем политическом принципе. Из этого довольно обширного "мнения" приведем только соображения Т. по поводу "вступления на престол особы женского пола". "О государыне императрице (Анне Иоанновне) — говорит Татищев, — хотя мы ее мудростию, благонравием и порядочным правительством в Курляндии довольно уверены, однако ж, как есть персона женская, к таким многим трудам неудобна, а паче всего ей знания законов не достает; для того на время, доколе нам Всевышний мужескую персону на престол дарует, потребно нечто для помощи ее величеству вновь учредить". Это нечто состояло, по проекту T., из двух камер, основанных на своеобразном представительстве от шляхетства: "вышнее правление" — сенат из 21 члена представителей высших, родословных, "фамильных" людей, от каждой фамилии по одному, и "нижнее правление" — по избранию от шляхетства — 100 членов, разделенных на 3 сессии, по 30 с лишком лиц в каждой, которые заседают по очереди в течение четырех месяцев. Эти постоянные члены "Нижнего правительства" ведают дела внутренней экономии. Три раза в год "нижнее правительство" собирается в полном своем составе для рассмотрения важных дел, а в выдающихся случаях, как напр. объявление войны, кончина безнаследного государя, — созывается полный состав "нижнего правительства" в общее заседание с "вышним".

Шляхетство не выказало единодушия; оно разбилось на кружки, из которых почти каждый выработал особые планы государственного строя. Партия кн. Черкасского, как самая многочисленная, взяла верх, и адрес от шляхетства, в котором давалось знать о его желаниях, Т. прочел императрице при общем собрании Верховного тайного совета, сената, генералитета, шляхетства и духовенства. По требованию гвардии был восстановлен прежний порядок правления; тем не менее правительство Анны Иоанновны обратило внимание на Т. и произвело его из коллежских советников прямо в действительные сенатские, а в день коронации он исправлял обязанности обер-церемонимейстера.

В том же 1730 г. появился план академии ремесел, которая должна была состоять из четырех отделений; во главе отделения механики хотели поставить T. Академия эта не была учреждена, потому что против нее высказался Остерман. Т. был назначен главным судьею, т. е. председателем, монетной конторы и приложил к этому делу знания, приобретенные в Швеции. Если бы он дольше оставался во главе монетной конторы, то сумел бы добиться устройства училища для преподавания наук, нужных для монетного дела; но он не поладил с своим ближайшим начальником гр. М. Г. Головкиным, которому в 1731 г. была подчинена монетная контора вместо сената: Т. предполагал, что их ссорил Бирон. Правительством было получено известие о взятках T., и его уволили от должности председателя монетной конторы; весьма вероятно, что главная причина увольнения Т. заключалась в том, что гр. Головкин вместо одной компании скупщиков желал поставить другую (скупщиками назывались купцы, поставлявшие в казну серебро и золото в иностранных монетах, вещах, слитках, ломе и т. п.).

В 1734 г. T. был освобожден от суда и снова назначен на Урал "для размножения заводов", согласно данной ему инструкции. В то же время ему поручены составление горного устава и надзор за частными заводами как относительно доброкачественности их произведений, так и относительно положения работников и общего распорядка на заводах. Вмешательство в управление частными заводами навлекло на T. жалобы и нарекания со стороны Демидовых и некоторых других заводчиков, а потому частные заводы были переданы в ведение коммерц-коллегии. T. пробыл на Урале до 1737 г., усердно и ревностно выполняя возложенное на него поручение о "размножении заводов": число заводов возросло при нем до 40, и он считал возможным открыть еще 36. В 1736 г. берг-директором был назначен Шомберг, вызванный из Саксонии Бироном, который, по словам T., "вознамерился оный великий государственный доход [т. е. доход от горных заводов] похитить".

В 1737 г. Т. был произведен в тайные советники и назначен в Оренбургскую экспедицию на место умершего Кирилова, известного основателя новой Оренбургской линии, построенной для прикрытия Оренбургского края от нападения степных народов. Т. нашел дела запущенными, остался недоволен составом служащих, настоял перенести Оренбург с того места, которое выбрал Кирилов, и продолжил начатое его предместником построение укрепленной Оренбургской линии. Одну из построенных им в этой линии крепостей он назвал своим именем — Татищевой. Т. находил, что невозможно окончательно усмирить Башкирию крутыми мерами: по его мнению, надо было упорядочить сбор ясака и отделить башкирские земли от чувашских и мещерякских. Усмирение края осложнилось обращением мятежников к киргизскому хану Абул-Хаиру, которого они провозгласили своим ханом. Абул-Хаир с толпою мятежных башкир явился в Оренбург и начал творить там суд и расправу. Т. медлил ехать в Оренбург, ссылаясь на недостаток в деньгах и амуниции, но получил за это строгое замечание и поехал уговаривать Абул-Хаира снова присягнуть российской императрице, что ему и удалось достигнуть. Одновременно с заботами об умиротворении башкир, на долю T. выпали хлопоты поселения в русских пределах крещеной калмыцкой княгини Тайшиной, для которой он выстроил город, названный Ставрополем. В январе 1739 г. Т. поехал в Петербург с донесением о положении дел в Оренбургском крае. Вследствие поданных на него жалоб, гр. Головкин счел нужным отрешить Т. от должности и назначить особую комиссию для расследования взводимых на него обвинений: взяток, утайки части жалованья, назначенного киргизскому хану и старшинам. построения себе дома в Самаре и т. п. По свидетельству саксонского посланника, во время производства дела Т. был посажен в Петропавловскую крепость. Комиссия работала полтора года; постановили лишить T. чинов и взыскать с него штраф в возмещение ущерба, нанесенного им казенным и частным интересам; но так как не все касающиеся его дела были рассмотрены, то приговор оставили без исполнения.

В 1741 г. правительство Анны Леопольдовны решило воспользоваться знакомством Т. с Оренбургским краем и с калмыцкими делами и отправило его во главе калмыцкой экспедиции, а затем, по вступлении на престол Елизаветы Петровны, он назначен губернатором в Астрахань, с оставлением при калмыцких делах. Приехав в Царицын, Т. узнал, что раздор между калмыцкими владетелями продолжает усиливаться; вскоре один из них, Дондук-Даши, добился должности "наместника" калмыцких улусов и сумел расположить к себе влиятельных лиц в Петербурге настолько, что те верили его жалобам и неоднократно присылали выговоры Т. за резкое обращение с наместником и в особенности за нападки на суеверие калмыков. Дело дошло до того, что наместник заявил подозрение в покушении Т. на его жизнь и обвинял его во взятках. Главные пререкания между ними происходили из-за судебного устава, составление которого было поручено T.: наместник жаловался, что Т. не составляет устава; Т. ссылался на то, что наместник не присылает ему сборника степных обычаев. Выведенный из терпения, Т. написал наместнику резкое письмо, в котором между прочим почти слово в слово повторил выражение своего державного учителя о законах: "о правах вам объявляю — писал T.: — хотя я их сочиняю, но тщетно законы писать, если их не хранить". Дондук ответил дерзостью. Тогда Т. прекратил с наместником всякие сношения и переписку с ним переслал в Петербург. По приказанию из Петербурга было сделано строгое расследование; тех людей, которые ссорили наместника с губернатором, отвезли в Петербург и одного из них наказали плетьми. Вдова калмыцкого хана Дондук-Омбо, Джанша, производившая смуты, была крещена вместе с детьми, и волнения среди калмыков наконец улеглись.

Во время своего астраханского губернаторства Т. обратил внимание на внутреннюю и внешнюю торговлю Астраханского края, а так как первое место во внутренней торговле принадлежало торговле рыбой, то он занялся разбором прав калмыков и русских на рыбную ловлю и устроил в Астрахани контору, наблюдавшую за этим промыслом. Желая правильно поставить торговлю с Средней Азией, он стал собирать сведения о вывозимых и привозных товарах и данные о торговых путях и о населении края.

Пространство тогдашней Астраханской губернии было гораздо больше теперешнего; в нее входили, кроме теперешней Астраханской губернии, нынешняя Саратовская губерния, Земля войска Уральского и Прикавказье нашего времени. Т. был удручен состоянием всей этой обширной области и писал в 1742 г, кабинет-секретарю императрицы Елизаветы Петровны Ив. Ант. Черкасову, которого знал еще при Петре Великом: "Сия губерния так разорена, как недовольно сведущий поверить не может, понеже люди разогнаны; доходы казенные растеряны или расточены; правосудие и порядки едва когда слыханы — что за таким великим отдалением и не дивно, — и вам, яко более меня сведущему, писать пространно не потребно. Причина же сего есть главная, что несколько губернаторов сюда вместо ссылки употреблялись и, не имея смелости, или ничего, или боясь кого, по нужде неправильно делали. A может и то, что, не имея достаточного жалования, принуждены искать прибытка, невзирая на законы". Несмотря на недостаток помощников, Т. не ограничивался текущими делами и занимался проектами для улучшения положения края. Он предлагал выстроить несколько городков и населить их волжскими казаками, крещеными калмыками и выходцами из других губерний, чтобы увеличить количество оседлых поселений; для постройки крепостей он просил прислать инженеров из Петербурга, причем артиллерию для них считал возможным взять из Сибири. Раздача земель, по его предложению, должна была совершаться по указным дачам; в татарские суды надлежало определять грамотных мурз и т. п. Как видно, Т. заботился о благоустройстве вверенной ему губернии и желал, чтобы всюду и всегда закон стоял на первом плане; недаром он с огорчением упоминал в письме к Черкасову, как мы видели выше, что "правосудие и порядки едва когда слыханы". О его деятельности в Астраханской губернии имеем следующее свидетельство доктора Лерха, посетившего Астрахань по пути в Персию: "Татищев во всех делах сведущ и решителен; умел каждому посоветовать и помочь, а в особенности купцам, которых он привел в цветущее состояние. Делал он это однако не даром, за что подвергся ответственности, и сенат прислал указ, которым он отрешается". Т. во время его астраханского губернаторства приходилось неоднократно оправдываться в поборах и взятках, как видно из его писем к Черкасову. Все обвинения он опровергал очень основательно, но признавал правильным: "когда кому благодеяние сделаю, то я по закону божескому принять приносимое без зазрения могу". Отрешение T. от должности произошло, главным образом, из-за жалобы на него наместника Дондук-Даши. Подняли старое дело, которому не давали хода более трех лет, и постановили освободить Т. по милостивым манифестам 1741 и 1744 гг. от назначенного ему наказания, но взыскать положенный денежный штраф. Несмотря на то, что обер-прокурор сената Брылкин представил возражения как относительно денежного взыскания, так и относительно неправильного отрешения от должности — канцлер гр. Головкин настоял на увольнении Т.

Сдав дела, Т. выехал из Астрахани 17 ноября 1745 г., а 22 декабря прибыл в Симбирскую деревню сына, где перезимовал. Затем он отправился в свое подмосковное Болдино, где и прожил до самой смерти, работая над своей "Историей России". Он считался состоящим под судом, а потому у его двери находился постоянно солдат сенатской роты. Обстоятельства, предшествовавшие его смерти, настолько необычны, что мы приводим их на основании семейного предания. Накануне своей смерти Т. поехал верхом в церковь за три версты и велел туда явиться мастеровым с лопатами. После обедни он пошел с священником на кладбище, велел вырыть для себя могилу подле предков и просил священника приехать на другой день приобщить его. Домой он вернулся уже не верхом, а в одноколке, и нашел там курьера, который привез указ, оправдывающий его, и орден св. Александра Невского. Он возвратил орден, сказав, что умирает; то же сказал и повару, когда тот пришел спрашивать об обеде на завтра. На другой день, 15 июля 1750 г. он приобщился св. Тайн, соборовался, простился со всеми и скончался.

По своему умственному развитию, по своим взглядам и убеждениям, Т. бесспорно принадлежит к числу замечательнейших из передовых людей своей эпохи. Его "умоначертание", как выражались в XVIII веке, сложилось под влиянием западноевропейских мыслителей XVII и ХVІIІ веков и преобразовательной деятельности Петра Великого. Из этих мыслителей ему наиболее симпатичны: Бейль, Локк, Гоббс, Лейбниц, последователь Лейбница и его популяризатор Хр. Вольф и основатели науки так назыв. естественного права — Пуффендорф, Томазий и Гуго Гроций. Свои философские, религиозные, политические и общественные убеждения Т. выразил как в "Истории России", так и в других ученых и политических трактатах.

По мнению T., цель человеческой жизни — учение, развитие разума, усвоение добра и отвращение от зла; смысл науки — самосовершенствование и самопознание человека для плодотворной практической деятельности на пользу государства и общества.

Религиозные убеждения T., составившие ему между современниками репутацию "атеиста" и пугавшие многих своею смелостию, исходили из его философских воззрений, но не отличались особою устойчивостью. Полагая в основу всего человеческого миросозерцания разум, Т. признавал Высшее Существо, Промысл Божий и загробную жизнь, высоко чтил евангельское учение, но относился отрицательно к вероучению положительных христианских религиозных исповеданий: нападал на чрезмерное развитие обрядности, на смешение в религии важного и первостепенного с неважным и второстепенным и на несоответствие действительного состояния духовенства с его высоким назначением в народной жизни. В жизни, на практике, особенно под влиянием личных невзгод, он исполнял благочестивые православные обряды предков и отличался даже набожностью. Т. придавал религии большое государственное значение и считал, что религия охраняет народную массу от пороков и преступлений. Многие из этих мыслей Т. выражает в так называемой "Духовной", которая содержит в себе советы его единственному сыну Евграфу Васильевичу, совершенно юному в то время, когда она писалась. Обыкновенно в "духовной" делаются распоряжения относительно распределения остающегося имущества, но T. иначе взглянул на дело и преподал своему сыну наставления: 1) касательно веры, душеполезного чтения и ознакомления с инославными христианскими вероисповеданиями; 2) светских наук, знания гражданских и воинских законов; 3) почтительного отношения к матери (несмотря на то, что T. давно разошелся с своей женой), выбора жены (советует взять жену несколько моложе себя или одних лет с собой; за богатством не гнаться, но обратить внимание, чтобы было "свойство доброе", которое может оказать большую пользу; видеть в жене "не рабу, но товарища, помощницу во всем и друга нелицемерного"); 4) службу государю и государству нести верно и прилежно; ни от какой услуги не отказываться и ни на что не напрашиваться; для шляхетства есть три рода службы: военная, гражданская и придворная, и Т. дает советы, как держать себя на каждом из этих поприщ.

По политическим убеждениям T. принадлежал к кружку, во главе которого стоял Артемий Петрович Волынской, желая страстно, чтобы просвещение и общественное развитие России шли дальше по пути, указанному "первым русским императором", т. е. заимствовали бы все пригодное и полезное от Западной Европы, сообразуясь вместе с тем с частными русскими национальными особенностями. Поэтому Т. требовал национального направления в русском правительстве и враждебно относился к Бирону и прочим немцам-правителям, хотя не мог открыто высказывать это. Исходя из своих основных воззрений на различные формы правления в государствах и увлеченный личностью и замыслами Петра Великого, T. признавал самодержавие единственной формой правления, пригодной для России, и считал, что власть законодательная и высшая судебная принадлежат исключительно монарху. Но понятие о самодержавии у него неразрывно связывалось с представлением о личности его учителя Петра Великого. Иначе смотрел Т. на императорскую власть в руках "персоны женской", как мы видели это выше. Главнейшими обязанностями государственной власти, по убеждению T., были: просвещение народа, правосудие, попечение об экономическом и нравственном благосостоянии всех классов населения страны, наконец, упорядочение центрального и областного управления, в основе которого должно лежать коллегиальное начало.

Как уже говорилось выше, Т. по поручению сначала Брюса, а затем самого Петра Великого, должен был составить географию России. Желая уяснить себе разные географические, этнографические и статистические вопросы, он невольно перешел к изучению истории. В ней он искал ключа к пониманию современного ему политического, экономического и культурного состояния России. Составление ландкарт, изданный им "Географический лексикон" (СПб. 1793, 3 тома, доведено до буквы К) и, наконец, "История России" — все это подготовительные работы для достижения его заветной мысли — описания России в географическом отношении. Широкий взгляд Т. на географию выражен им в замечательном его "Предложении о сочинении истории и географии Российской". Предложение это было представлено в 1737 г. в Академию Наук, ему придали официальное значение и разослали по областным правителям и канцеляриям. Оно состояло из 198 вопросов и было, по справедливому замечанию Н. А. Попова, обширною программою для трудов многих ученых, многих экспедиций, многих поколений. Предложение касалось самых разнообразных вопросов истории, географии и этнографии России. Между прочим Т. обратил внимание на тщательное записыванье местных слов, на исследование местных племенных наречий, говоров, верований, на собиранье поверий, песен, преданий, древних названий разных местностей, урочищ и рек и самоназваний разных племен, населяющих Российскую империю, на сохранение и описание вещественных древностей, на приведение в порядок и описание местных архивов. Обработкой материалов для сочинения "Истории Российской с самых древнейших времен, неусыпным трудом через тридцать лет собранной и описанной", Т. начал заниматься в 1727 г., как он сам говорит в донесении коллегии иностранных дел из Самары от 29 ноября 1738 г., а собирать материалы для этого труда он стал в 1720 г. У T., как упомянуто раньше, была большая библиотека; кроме того, он пользовался библиотеками Брюса и известного "любителя наук" этого времени кн. Дм. Мих. Голицына, кн. С. Д. Голицына, во время губернаторства последнего в Казани, в 1730-х годах, от кн. Черкасского, А. П. Волынского, Еропкина и Хрущова; покупал рукописи на площадях, у разносчиков; поручал своим знакомым списывать рукописи; разведывал, нет ли старинных рукописей в монастырях, архивах, присутственных местах. Пользуясь рукописями, T. объясняет во введении к "Истории", почему он отдает предпочтение тому или другому списку летописи, почему считает свидетельство одного летописца достовернее другого. Большинство рукописных летописей, вошедших в состав Татищевского свода, не дошло до нас. В этом заключается причина того, что впоследствии стали сомневаться во многих сведениях, сообщаемых Т. Главное сомнение возбудили приведенные им отрывки из Иоакимовской и Полоцкой летописей. Т. получил отрывки из Иоакимовской летописи от своего родственника, архимандрита Бизюкова монастыря, Дорогобужского уезда, Смоленской г., Мельхиседека Борщова в 1748 г. и, списав их, вернул тетради Борщову, который вскоре умер, а имущество его было расхищено.

При жизни Т. встретил не только холодность, но даже враждебное отношение к своему труду, и печатание его "Истории" могло осуществиться только при Екатерине II. Подлинный манускрипт "Истории" Т. сгорел вскоре после его смерти вместе с обширной библиотекой в его подмосковном имении, селе Болдине, и его сын Евграф Васильевич принес в дар Московскому университету весьма неисправную копию с подлинника. Университет решился издать эту копию, поручив редактирование ее известному русскому историку того времени, немцу Миллеру, академику и начальнику Главного Московского архива министерства иностранных дел. Приняв на себя труд редактирования, Миллер разделил "Историю" на несколько книг и издал в 1768—1773 гг. лишь первые две книги (1-я книга в двух частях), не сумев исправить искажения и не поняв того значения, какое имеет "История" Т. 3-я книга "Истории" была издана по особому повелению императрицы Екатерины II в Петербурге в 1784 г. Все 3 книги (в 4 частях) доводят события из русской истории до 1462 г., т. е. до вокняжения Иоанна III. Через шестьдесят с лишком лет после издания 3-й книги "Истории" М. П. Погодин нашел среди своих рукописей 4-ю ее книгу, обнимающую события от вокняжения Иоанна III до 1577 г., с приложением жизнеописания царя Феодора Иоанновича, составленного патриархом Иовом. В 1848 г., т. е. без малого столетие спустя после смерти T., эта 4-я книга была издана на средства Московского общества истории и древностей российских, под редакцией проф. О. М. Бодянского. Таким образом, мы располагаем в настоящее время печатным экземпляром "Истории Российской" T. с древнейших времен до царствования Феодора Иоанновича включительно. Русские историки XIX в.: Погодин, Бутков, Соловьев и митрополит Макарий пользовались "Историей" Т. для своих ученых работ, а профессор П. А. Лавровский посвятил обширную статью опровержению мнения А. Л. Шлецера, что Т. выдумал Иоакимовскую летопись. Этим ученым, а также и биографам T., отзывы которых о нем будут приведены ниже, наука русской истории нашего времени обязана несомненными доказательствами ученой добросовестности Т.

Для изучения исторических воззрений Т. всего более интереса представляет введение в его "Историю", занимающее первую часть первой книги. В этом введении Т. излагает понятие об истории, под которой он разумеет деяния в смысле всех явлений и "приключений" в общественной и культурной жизни народов. Затем он предлагает разделение истории на священную, церковную, политическую и ученую и переходит к изложению пользы истории, которая, сообразно представлениям века, по мнению T., заключается прежде всего в том, что история есть наука опыта, а потому ни богослов, ни юрист, ни медик, ни администратор, ни дипломат, ни вождь не могут с успехом исполнять своих должностей без знания истории. Отечественная история, а в том числе и русская, всего более нужна в этом отношении природным жителям своей страны: однако необходимо русским изучать иностранную историю, а иностранным историкам русскую "для лучшего обработания науки исторической". Здесь Т. выражает справедливую мысль, что одни отечественные историки недостаточны для "составления вполне беспристрастной истории", потому что отечественные писатели в своих суждениях могут руководствоваться "любовью" или "страхом". Западноевропейские историки, без знания русской истории, не могут уяснить себе истории древних народов, обитавших в пределах теперешней России, и кроме того, только при знании русской истории они могут опровергнуть ложь, сочиненную нашими врагами. Нельзя не отметить важного замечания Т. о малом знакомстве русских образованных людей его времени с русской историей, о их нежелании узнать ее должным образом и о стремлении их более знакомиться с историей западноевропейской. Рассуждение о пользе истории T. заканчивает указанием на ее воспитательное значение, в смысле собрания нравственных подвигов из прошлого, в пример, нравоучение, подражание современным деятелям на разных государственных и общественных поприщах. "Сия то есть потребность истории — говорит он, — но что всякому человеку нужно знать, то можно легко уразуметь, что в истории не т